— Нет. Но никто не дает гарантий, что не случатся. Я стараюсь укреплять память.
— Каким образом?
— Веду дневник. Собираю архив публикаций о компании. Записываю каждый разговор, каждое решение.
— У тебя есть записи про меня?
— Да.
— Покажешь?
— Нет. — Он почти улыбнулся.
— Ты записываешь все до мельчайших подробностей? — Зара поспешно отвела глаза, представив себе письменный отчет о двух последних днях.
— Кроме вещей, которые трудно описать. — Томас сделал многозначительную паузу и продолжил с улыбкой в голосе: — Но если ты настаиваешь, могу и до мельчайших.
Зара покачала головой.
— Насколько хорошо сохранились воспоминания, которые не затронула амнезия?
— Имеешь в виду детство? Хочешь попробовать себя в качестве психоаналитика?
— А там есть что анализировать? — Зара знала, что ее любопытство становится неприличным, но ей хотелось как-то помочь Томасу.
— Возможно. Во мне так же, как и в тебе.
— Я не боюсь рассказать свою историю, — тихо проговорила Зара. — У меня было счастливое детство здесь, в Англии, пока в двенадцать лет я не потеряла родителей. Я уехала жить на Карибы к дяде, моему единственному родственнику.
— Ты не была там счастлива?
— Я не знала его. Они с женой никогда не видели меня до того дня, когда забрали из Лондона. Так или иначе, я не оправдала ожиданий.
— Он бил тебя?
— Всего несколько раз.
— Даже один раз — это уже слишком много.
Зара сплела пальцы, чтобы не потянуться к Томасу. Она понимала, что любое ее движение может заставить его замолчать.
— Тебя тоже кто-то бил?
— Много кто. — Губы Томаса искривила усмешка. — Много когда.
— Почему?
— Моя мать была шлюхой.
Зара вздрогнула, но больше ничем не выдала потрясения.
— Должно быть, у нее была трудная жизнь.
Томас помолчал секунду, а потом слова полились будто бы против его воли.
— Мать забеременела в пятнадцать лет. Семья осудила ее, она сбежала в город и покатилась по наклонной. К сожалению, меня она оставила расти в глухой итальянской деревне, где такие ошибки молодости никто не забывал и не прощал.
— Она оставила тебя? — Зара представила женщину, которая сама была еще ребенком. — С твоим отцом?
— Черт знает, кем он был. — Томас с горечью отмахнулся от ее предположения. — Скорее всего, деревенский парень, который испугался взять на себя ответственность. Меня воспитывал дед, отец матери.
— Разве он не должен был защищать тебя? — Зара чувствовала за словами Томаса страдание. Годы и годы боли.
— Это он разлучил нас с матерью. Когда мне было четыре, она приехала вместе со мной в родной дом, надеясь, что ей позволят остаться. Дед согласился взять меня на воспитание, а ее выгнал. Он был строгим, но применял силу, только когда хотел наказать за проступок. Гораздо чаще меня били на улице трусливые мальчишки, которые нападали либо толпой на одного, либо на маленьких и слабых.
— Они сделали тебя изгоем?
— Конечно.
Зара не могла поверить, что в деревне не было никого, кто любил Томаса. Неудивительно, что изоляция вошла в привычку.
— Ты простил мать за то, что она тебя бросила? Зара знала, что поступок матери Томаса можно понять с рациональной точки зрения, но с эмоциональной с ним невозможно было примириться. Она сама все еще переживала и гибель родителей, и равнодушие дяди.
— Моя мать сделала выбор. По сути, у нее не было выбора.
— Ты виделся с ней с тех пор?
Его молчание сказало Заре все, что она хотела знать. К глазам подступали слезы от мысли о маленьком мальчике, вынужденном в одиночку сносить враждебность маленькой общины. И о его матери, которая считала это лучшим, что может сделать для сына.
— Не плачь по мне, Зара. Я не страдаю из-за того, что осталось в далеком прошлом.
Зара сомневалась, что подобные воспоминания когда-либо перестают причинять боль.
— И что ты сделал?
— Сбежал. В пятнадцать лет решил, что с меня хватит. Отправился сначала в Милан, потом поколесил по Европе и в конце концов добрался до Лондона.
— Тебе не было страшно?
— Было. Все время. Страшно не знать, когда в следующий раз выпадет шанс поесть или поспать под крышей. Но это лишь добавляло мне энергии, стремления обязательно попасть туда, куда я решил. Так что, мой маленький психоаналитик, можно сказать, что по жизни мною движет потребность чувствовать уверенность в завтрашнем дне.
— Финансовую?
— А какую еще? — Томас покачал головой и улыбнулся, словно удивлялся ее наивности. Улыбка вышла неприятной. — Любовь быстро выдыхается, если тебе нечего есть и негде спать. Она не может никого накормить или обогреть. Чтобы выжить, нужны деньги.
— И это все, что тебе нужно?
— Я не согласен, что за деньги можно купить что угодно. Но лично мне они дают все необходимое.
Зара не могла согласиться. Дядя обеспечил ее едой и жильем, но не любовью. То, что вышло, трудно было назвать жизнью. Хотя физически она не голодала, эмоциональная пустота оставила в ее душе глубокие раны.
— Ты купил себе крепость с высокими стенами, — саркастически заметила Зара.
— Укрытие от посторонних глаз, — поправил ее Томас. — Пространство. Время.
Заре стало бы смешно, если бы не было так грустно.
— У тебя нет времени. Ты только и делаешь, что работаешь.
— Работа — смысл моей жизни. И я не собираюсь за это извиняться.
Зара не ждала извинений, она понимала, насколько важны карьера, самореализация, дело жизни. Просто ей не верилось, что можно быть счастливым, имея только это.
— Никакой золотой середины?
— Я люблю работать, каждый день принимать новый вызов. Это то, что поднимает меня из постели по утрам.
— В жизни есть столько интересных вещей помимо работы. Нет никакой необходимости изолировать себя от них.
— Теперь ты эксперт?
— Вообще-то да. Уехав к дяде, я не сумела сохранить связь с друзьями, которые могли мне помочь раньше, чем у меня опустились руки от тоски и одиночества. Я потеряла всякую уверенность в себе. Сейчас она понемногу возвращается, и снова я ее ни за что не потеряю.
— Кто отнял у тебя самоуважение? Твой муж?
Зара понимала, что сама напросилась, когда полезла с советами, как Томасу следует организовать его жизнь. Он задал ей вопрос, на который она не могла ответить.
