Он понимал причину, по которой не стал спать с Зарой год назад, но ненавидел себя за то, что подлил масла в огонь ее неуверенности в себе. Он вел себя жестоко и не заслуживал прощения. И все же намеревался за него побороться.
— Я понял, что хуже всего в моей амнезии. Я не помню наш первый поцелуй. Это меня огорчает, я не хочу больше ничего упускать.
— Но…
— И я не помню нашу первую встречу. Как у меня могли украсть нечто настолько драгоценное?
— Нет, Томас. Ты не хотел меня тогда.
— Но я же поцеловал тебя.
— На прощание. Ты проявил галантность.
Томас, которому минуту назад было грустно почти до слез, чуть не рассмеялся.
— Я не проявлял галантность никогда в жизни. Мне не нужно помнить те годы, чтобы быть в этом уверенным. Вероятно, между нами сразу возникло притяжение, которого я тогда не понял. Иначе зачем бы мне жениться на едва знакомой девочке? Обычно я так себя не веду. — Томас перехватил руку Зары, пытавшейся остановить его. — Между нами всегда существовала какая-то связь.
— Томас. — По лицу Зары текли слезы. — Тебе просто не понравился мой дядя и положение, в котором я оказалась. Ты нашел способ исправить ситуацию. Это все.
— Даже если бы это было правдой, сейчас я благодарен судьбе за аварию, потому что без нее ты не вернулась бы ко мне. Вот что было бы настоящей трагедией.
Томас не мог видеть ее плачущей. Он понимал, что говорит не то, расстраивая Зару все сильнее.
— Даже без аварии я бы все равно разыскал тебя. Почему тогда я передумал аннулировать брак?
Зара покачала головой. Томас начинал злиться оттого, что не может объяснить ей, что чувствует, как много она для него значит. Открывать кому-то душу оказалось сложнее, чем он думал.
В его понимании обручальное кольцо и свидетельство о браке были недостаточным подтверждением, что Зара принадлежит ему, и только ему одному. Она выжгла свое имя на его сердце, и, если бы Томас мог, он вырвал бы его из груди и преподнес ей.
— Томас? — прошептала Зара, когда он взял ее лицо в ладони, чтобы заглянуть в глубину прекрасных глаз и почерпнуть отвагу в их сиянии.
Еще минуту Томас никак не мог заговорить. Он был один всю свою жизнь, но даже в последний год одиночество не ощущалось так остро, как в этот момент. У Томаса была только одна попытка заделать пропасть, которая разверзлась между ними.
— Я соврал, когда сказал, что не доверяю тебе. Это я — слабое звено, это мне нельзя доверять.
Он вытащил из кармана маленький ежедневник в кожаном переплете и протянул его Заре:
— Прочти.
Первая страница дневника, которую она открыла, была датирована прошлым месяцем. Томас записал на ней подробности своих исследований рынка и обоснование принятых решений. То же самое содержалось на следующей странице. И на следующей. Никаких личных контактов с людьми, за исключением электронных писем и редких телефонных разговоров. Томас старался избегать встреч даже с прислугой. Об его образе жизни больше говорило не то, что он писал в дневнике, а то, чего там не было.
— Тоска зеленая, не правда ли? — Томас перевернул несколько страниц. — Это можешь не читать, там все одно и то же.
Зара не захотела смотреть хронику своего пребывания в особняке. Она пролистнула дальше и обнаружила, что каждый день после ее отъезда Томас писал всего одно слово — «Зара».
Он отбросил дневник в сторону.
— Я прогнал тебя, потому что пытался поступить правильно. Но избрал для этого чудовищный способ. Я хотел заставить тебя поверить, что ты ничего для меня не значишь. Я говорил оскорбительные вещи, чтобы ты возненавидела меня и ушла навсегда, не оглядываясь. А ты взяла и вернулась. Потому что беспокоилась обо мне.
Зара кивнула.
— А еще потому, что любишь меня?
— Да. Только ты в это не веришь.
— Я не заслуживаю твоей любви, Зара, но это не помешает мне принять ее. И никогда больше не выпускать из рук. Ни ее, ни тебя.
Зара прижала руку ко рту, чтобы приглушить рыдания. Томас говорил нечто невероятное, что важно было услышать и понять.
— Я живу в страхе потерять больше, чем уже потерял. Утром мне хуже всего, словно судьба раз за разом роняет на мои плечи непосильный груз. Но утро, когда я проснулся рядом с тобой, стало лучшим в моей жизни. Горести забылись, потому что ты улыбалась мне.
Она помнила то утро — его улыбающееся лицо, крепкие объятия. Жизненную энергию, наполнявшую его тело.
— А потом приехал Джаспер, — сказала Зара.
— Да. Я чувствовал, что меня предали. Все мои страхи стали явью, меня терзало разочарование. Какая-то часть меня хотела, чтобы наши отношения были новыми и свежими. Я думал, ты принимаешь меня таким, какой я есть, потому что не знала меня раньше и не могла оценить ущерб. Но ты знала. А я не хотел обременять тебя…
Сердце Зары облилось кровью при мысли о том, что мучило Томаса все эти дни.
— Однажды ты уже побывала в ловушке, я решил, что с тебя хватит. Тебе не нужен неполноценный мужчина.
— Томас…
— Но я эгоист. И я слишком хочу тебя. Мне не хватает мужества расстаться с тобой. Но сначала я должен был расстаться с надеждой, что память вернется, и со страхом, что она уйдет совсем. Они тянули меня ко дну, не давали идти дальше. Следовало перестать прятаться и начать жить, как ты и сказала. Ты показала мне, что я упускаю, и теперь я хочу все это, но больше всего — чтобы ты была со мной. Я боялся проснуться и не вспомнить, кто ты. Но просыпаться без тебя в сто раз хуже. Я должен видеть тебя, как только открываю глаза, иначе это не жизнь, а кошмар.
— Томас…
— Я люблю тебя, Зара. И сожалею, что оттолкнул тебя. Я не знал, как страшно терять того, кого любишь.
— Наверное, я сейчас скажу ужасную вещь, но в глубине души я рада, что ты забыл нашу первую встречу. Я не хочу, чтобы ты помнил меня слабой и беспомощной.
— Ты бы и сама нашла выход рано или поздно.
Зара не была в этом уверена. Такие поступки требуют сил, которые не каждый сможет в себе развить. Особенно после стольких лет унижения, недооценки и нелюбви. Любовь нужна людям как воздух, они терпят ужасные вещи даже за ее микроскопические крохи, цепляются за надежду, что со временем их полюбят больше. Она сама была такой.
— Ты сама не знаешь, насколько сильна и изобретательна. Просто тогда ты немного надломилась. Я тоже слегка надломлен. Мы идеальная пара.
Зара посмотрела на Томаса, признавая его правоту.
— Обними меня.
Томас держал ее в объятиях, мягко покачивал, пока она плакала, избавляясь от сомнений и напряжения последних дней.
— Прости, я промочила твою рубашку.
— Никогда и ни за что передо мной не извиняйся.
