— Мозги у него сплошь затуманились городской вонью, как у всякого, кто расстался с морем. Прямо сейчас его вижу — сидит, почесывая промежность, набивает лепешками брюхо. Клянусь Аллахом, увидите, как я сотру с жирной рожи дурацкую ухмылку. — На самом деле это была лишь бравада, способ заставить себя объявить компаньонам о пересмотре плана Касым уже три дня подыскивал слова, которые бы звучали искренно и убедительно. Он не нашел их ни на Тигре, ни на верфи, ни на рынке Жаждущих, ни здесь, в квартале Мухаррим, по которому он упорно кружит и кружит, как бы сбившись с пути и надеясь на чудо — вдруг остальные сами решат покинуть его или неожиданно согласятся снять с него тяжкую ношу.
— Я не боюсь, — объявил он. — И знаю, что делаю.
Догадывается ли кто-нибудь из других членов команды, что дело неладно? Если да, то скорее всего Юсуф: бывший вор спит, как пантера, с приоткрытым глазом, после семи рейсов видит капитана насквозь, как стену казначейства. Но, несмотря на явную сообразительность, живость, силу, красивую внешность, он практически ни к чему не стремится, кроме рабского подчинения, хотя вряд ли дойдет до того, чтоб без звука смириться с предательством.
Маруф, единственный в мире одноглазый дозорный средних лет, слишком туп, чтобы что-нибудь заподозрить.
Может быть, что-то подозревают Таук и Даниил, ходившие с Касымом за пять лет в три рейса, почти интуитивно его понимая. Особенно страшен гнев первого. Таук вдвое выше и шире капитана, в детстве его по нелепой случайности жутко обезобразил греческий огонь
[19] — спалил волосы, оторвал уши, сморщил кожу, — после чего от него не шарахаются лишь слепцы и животные, за что он платит им взаимностью. В свое время, плавая на судах ловцов жемчуга в море Хабаш, Таук однажды единолично спас полную лодку скуливших бродячих собак, которых вице-король Харака велел утопить в море. В дальнейшем его репутацию укрепил слух, будто он насмерть забил двух мужчин, жестоко обращавшихся с лошадью. Хотя история темная — сам Касым издавна слагает байки о рукопашных схватках с дикарями и пиратами. Таук — самый веселый и миролюбивый член команды, если не считать всеобщего опасения, как бы он не вышел из себя.
Копт
[20] Даниил, безумный приятель Таука из Египта, колеблется, как тростник на ветру, рядом с сильным мужчиной. Он был ныряльщиком на лодках искателей жемчуга, и его жизнь зависела от Таука, вытаскивавшего его из воды. Хочется думать, что Касым зачаровал парня солеными анекдотами и бесстыдным тщеславием, однако известно, что с его верностью Тауку не поспоришь. Тут надо соблюдать осторожность.
Что сказать об Исхаке? Из всех членов команды только лысый аскет прожил более или менее долгое время в Багдаде. Не гадает ли в данный момент, почему его не спрашивают, как выбраться из запутанных лабиринтов Мухаррима? Может быть, не гадает, по той же причине, по которой редко высказывается, когда его не спрашивают, поскольку уже после первого рейса между ним и капитаном установилось сложное динамическое равновесие. Касым шумный, сильный, коренастый — Исхак молчаливый, задумчивый. Касым ежедневно и ежечасно расписывает свои подвиги, а прошлое Исхака — за исключением того факта, что он некогда торговал посудой, — остается глубоко закопанным драгоценным сосудом, который он сам схоронил. Сначала Касым питал к нему подозрения: слишком сильно старый Исхак, как казалось капитану, рвался на место подручного во вшивой команде. Не часто ли так называемые аскеты пытаются своей религией и красноречием прикрыть зловещие цели? Может быть, Исхак хочет в море их всех перебить, может быть, вступил в сговор с пиратами. Может быть, взялся шпионить по поручению аль-Аттара… Впрочем, опасливое решение Касыма воздерживаться от угроз вонзить кинжал в спину собственному работодателю вскоре неизбежно рухнуло, и он начал высказывать негодование с опасной откровенностью, но Исхак не обращал никакого внимания. С другой стороны, замечал Касым, аскета ничто не радует, ничто не волнует. «Не стоит обесценивать драгоценную улыбку вымученными ухмылками», — изрек он однажды, к неудовольствию Касыма. И еще: «Моя улыбка стоит не жалкий грош, а миллион динаров». Он не хочет ни дружбы, ни привилегий, ни внимания — вообще ничего, — и все-таки постоянно таращит орлиные глаза, настораживает шакальи уши; все попытки Касыма игнорировать это безнадежно проваливались. В присутствии Исхака праздная похвальба, полуправда становились особенно шаткими, морские подвиги выглядели идиотскими. Хуже того — Исхак получил высокое образование, о чем Касым мог только мечтать, желая видеть ученым собственного сына. Капитан замечал, что и другие члены команды наряду с ним питают к Исхаку непонятное уважение. Касыму казалось, что Исхак нарочно подрывает его авторитет; он мысленно представлял заранее разработанный аскетом план, предъявленный им ультиматум, даже применение силы с его стороны. И был уверен: если дойдет до дела, один вор Юсуф наверняка встанет на его защиту, имея свои тайные причины для ненависти к Исхаку.
Послышался барабанный бой.
— Похоже, парад, — высказался Таук.
— Вон там, — добавил Даниил, ткнув пальцем. — Громко бьют. Вроде на Хорасанской дороге.
— Откуда знаешь со своими ушами? — раздраженно бросил Касым.
Слух Даниила, бывшего ловца жемчуга, был непоправимо испорчен соленой водой и маслом, сочившимся из хлопковых ватных затычек.
— Сам не слышишь? — насмешливо фыркнул он.
— Ничего не слышу, — ответил Касым.
Среди многочисленных саманных домов вдруг вспорхнула в воздух стайка белоснежных горлиц и, подхваченная ветром, быстро улетела. Действительно послышалась музыка, раздались крики.
— А теперь? — рассмеялся Даниил.
— Слышу, — буркнул Касым, — не глухой. Он вздохнул, покачал головой и нехотя повел команду в нужном направлении. Переходя через мраморный арочный мост над каналом Мусы, заметил шкипера баржи, хлебавшего какое-то зловонное месиво. Касым всегда гордился своей осведомленностью, и вчера, пока все спали, досконально разузнал, как живут шкиперы. Известия не обрадовали: на водных путях кочует слишком много судов, гильдия шкиперов строго следует официальным формальностям, крепко хранит секреты, в ежедневную плату включается выполнение неисчислимых обязанностей. Касым умудренно кивнул с непонятным облегчением, ибо в действительности не нуждался в пути к отступлению. Все его воспоминания связаны с морем, он до мозга костей проникся его вероломством, живет в одном с ним ритме, не представляет без него жизни, боится потерять власть, данную ему морем. И все таки, если вскоре не оповестить остальных об изменении планов… если они затеют скандал с аль-Аттаром… если аль-Аттар рассердится, лишит его работы… что делать? Кто его наймет? У него известная репутация. Перевозит нелепые и дурацкие грузы. Добропорядочный моряк не пойдет в рейс под его руководством, никто не станет за него ручаться.
В сорок пять лет Касыма, еще гордого и энергичного, одолели бедность и страсть к морю, подчинив капризам и прихотям чужого человека. Он глотал отчаяние, как рыбью кость, надеясь безболезненно переварить. Рассчитывал, что оно даст ему силы для откровенной беседы с командой, но все равно наталкивался на препятствие: что-то вроде стыда заставляет молчать. Члены команды у как младшие братья. Так долго терпят его злобные выходки и оскорбления, необдуманные импульсивные действия, что почти с ним сроднились. Фактически с ними, за исключением Исхака, не хочется расставаться точно так же, как с морем. Проблема сводится только к грубым приоритетам.
