– Я тебе кофе принесла, – говорю, подойдя сзади.
Уиллоу вздрагивает. Можно подумать, стаканчик кофе может решить проблему! Уиллоу не место на улице. Девочка голодает, она совершенно измучена. Вот-вот подогнутся ноги. Сразу видно, что всю ночь бродила по улице, укачивая Руби. Вид у Уиллоу сонный, однако глаза сердитые, будто только ищет, на кого бы кинуться. Уиллоу резко выхватывает у меня из руки стакан. Замечаю, что координация у нее нарушена. Девушка плюхается прямо на мокрый асфальт и в одну секунду проглатывает и булочку с корицей, и ягодный кекс.
– Всю ночь ревела, – яростно жуя, произносит Уиллоу. Из уголков рта вываливаются маленькие кусочки, но она ловит их на лету. Потом устраивается в дверном проеме, под синим навесом магазинчика сувениров. В витрине висят китайские колокольчики поющего ветра, под ними выставлены керамические фигурки птиц. Магазин открыт. Через окно за нами наблюдает хозяйка.
– Когда она в последний раз ела? – спрашиваю я, но Уиллоу лишь с затравленным видом качает головой.
– Не помню. Бутылочку не берет. Только кричит.
– Не берет бутылочку? – переспрашиваю я.
Уиллоу качает головой и принимается слизывать взбитые сливки языком, точно собака, лакающая из миски воду.
– Уиллоу, – окликаю я.
Но она на меня даже не смотрит. От Уиллоу пахнет чем-то затхлым – мокрой грязной одеждой, давно не мытым телом. Но запах, исходящий от подгузника Руби, еще хуже. Окидываю взглядом улицу и думаю, куда Уиллоу ходит в туалет. Работники ресторанов и баров без разговоров выставят ее за дверь, точно бродячую кошку. На некоторых окнах даже вывешены объявления: «У нас не общественный туалет». Может, общественный туалет есть в парке неподалеку? Или хотя бы биотуалет?
– Уиллоу… – снова начинаю я, опускаясь на корточки рядом с ней.
Девушка внимательно и настороженно глядит на меня. Отодвигаюсь в сторону, давая ей три фута личного пространства. Однако Уиллоу вцепилась в стаканчик с кофе и жалкие остатки выпечки так, будто боится, что отниму.
– Уиллоу, – с трудом произношу я. – Дай подержать Руби.
До чего же хочется взять на руки ребенка! До сих пор помню, как пахнут дети – молоком и присыпкой. Запах кислый и неприятный, но при одном воспоминании хочется ощутить его снова. Ожидаю резкого отказа, поэтому оказываюсь застигнутой врасплох той легкостью, с которой Уиллоу передает мне рыдающую девочку. Конечно, довериться мне она решается не сразу. Сначала окидывает внимательным взглядом. Должно быть, гадает, кто эта женщина и что ей нужно. Однако потом, наверное, вспоминает какую-нибудь цитату – как в случае с «Аней из Зеленых мезонинов». Что-нибудь про доверие. Может быть, из «Питера Пэна», про пыльцу фей, исполняющую желания. Уиллоу передает ребенка охотно, радуясь возможности отдохнуть. Все-таки всю ночь проносила на руках около тринадцати фунтов живого веса. Уиллоу сразу расслабляется и приваливается к стеклянной двери.
У меня на руках Руби сразу затихает. Конечно, мое умение обращаться с детьми тут ни при чем. Скорее дело в смене положения и в том, что Руби заинтересовалась новым лицом – приветливым, улыбающимся. Отбрасываю зонтик и встаю, частично защищенная от дождя синим навесом. Осторожно покачиваю Руби и тихонько напеваю. Вспоминаю детскую комнату Зои, эти сиреневые простынки «Дамаск» и оттоманку, на которой часами сидела, держа на руках дочку и укачивая ее, хотя она давно уже заснула.
Должно быть, тяжелый подгузник Руби весит фунтов десять, не меньше. Он уже начал протекать и запачкал ее комбинезончик, а теперь и мою куртку. Когда-то комбинезончик был белым, но теперь из-за различных выделений детского организма от первоначального оттенка не осталось и следа. Пастельными нитками вышито слово «Сестренка». На ощупь Руби горячая, от лобика так и пышет жаром, щечки пылают. У ребенка высокая температура.
– У Руби есть сестра? – спрашиваю я, пытаясь тыльной стороной ладони определить температуру. Тридцать восемь? Тридцать девять? Не хочу пугать Уиллоу, поэтому стараюсь отвлечь ее обычными вопросами. Главное, чтобы девушка не обратила внимание, как я дотрагиваюсь губами до лобика Руби. Кажется, температура все сорок.
– А?.. – растерянно переспрашивает Уиллоу.
Указываю на вышитую надпись: две сиреневых «С», нежно-розовая «Е», голубая «Т» и так далее.
Мимо, разбрызгивая из-под колес воду, проносится велосипедист. Уиллоу глядит ему вслед. Красная спортивная кофта, черные шорты, серый шлем, рюкзак, накачанные икры. Мне такая атлетическая форма и не снилась.
– В секонд-хенде купила, – не глядя на меня, поясняет Уиллоу.
– A-а, ну да, конечно, – киваю я. Глупый вопрос – в таком возрасте она просто не успела бы родить еще одного ребенка.
Провожу пальцем по щечке Руби. Кожа мягкая, нежная. Девочка смотрит на меня ясным, невинным взглядом и хватается пухлым кулачком за мой указательный палец. Младенчество – единственное время в жизни, когда полнота считается милой и симпатичной. Руби засовывает в рот пальчик и принимается деловито сосать.
– Она, наверное, проголодалась, – с надеждой предполагаю я, но Уиллоу качает головой.
– Нет. Я же сказала – бутылочку не берет.
– Дай я попробую, – говорю я и прибавляю: – Ты ведь устала.
Не хочу представить дело так, будто считаю Уиллоу плохой, неумелой матерью. Не желаю ее обидеть. Но угадать, что нужно младенцу, подчас бывает сложнее, чем разобраться в международной политике и алгебре или поладить с девочкой-подростком. То ребенок хочет есть, то не хочет. Принимается плакать безо всякой видимой причины. В один день за обе щеки наворачивает пюре из груши, а на следующий даже смотреть на него не желает.
– Если ты против – не буду, – прибавляю я.
– Ладно, – с равнодушным видом пожимает плечами Уиллоу.
Протягивает мне бутылочку молочной смеси, в которой осталось унции три-четыре, не больше. Все стенки облеплены, по дну болтается один осадок. Что бы ни подумала Уиллоу, никак не могу кормить этим ребенка. Видя, что я медлю, девочка принимается плакать.
– Уиллоу, – произношу погромче, стараясь заглушить детский плач.
Она отпивает глоток горячего кофе и поводит плечами.
– Что?
– Давай я помою бутылочку. Сделаем новую смесь.
Молочные смеси до безобразия дорогие. Я помню. Каждый раз вздрагивала, когда на дне бутылочки что-то оставалось. Когда родилась Зои, собиралась кормить ее только грудью и никак иначе. Первые семь месяцев строго следовала этому принципу. Планировала включать в рацион смеси, только когда Зои исполнится годик. Но потом ситуация поменялась. Сначала и я, и врач считали, что причина моих болей – последствия родов. Думали, что это нормально, однако ошиблись. К тому времени я снова была беременна. Ждала Джулиэт, хотя, конечно, тогда нельзя было определить, мальчик это или девочка. Прошло меньше полутора месяцев после зачатия, когда у меня начались кровотечения. К тому времени сердце у нее уже качало кровь, черты лица принимали определенную форму, а ножки и ручки вот-вот должны были образоваться. Выкидыша у меня не было. Это было бы слишком просто. Решение оборвать жизнь Джулиэт пришлось принимать мне.
