– О, нет! А собор?
– Собор все еще остается святым местом. Но если эти фанатики будут и дальше действовать так же, боюсь, его постигнет судьба приората. Они хотят запретить все – религиозные облачения, четки, обручальные кольца, скульптуры, картины…
– Но почему скульптуры?
– По той же самой причине. Они хотят реформировать Церковь, вернуть библейскую религию, а в Библии ничего не говорилось о десятинах, епископах и обручальных кольцах. И они говорят, что от этого нужно избавиться. А про скульптуры они говорят, что в Библии говорится: не сотвори себе кумира.
– Но ведь скульптуры – это чистая молитва, которой не нужны слова…
– Осторожнее со словами, – предостерег меня Ричард. – Такое можно говорить не всем.
Я услышал глухой шум, идущий из долины. Казалось, в подземном мире фурии ритмично молотят каменными молотами в огромный барабан. Птицы продолжали петь – они явно давно привыкли к этому звуку. Но мне он показался очень зловещим.
– Что это за гром? – спросил я, оглядываясь на других работников.
– Это мельница, – объяснил Ричард. – Там дробят руду. Два молота приводятся в действие водяным колесом. Они дробят руду, чтобы потом ее можно было расплавить в печи.
Когда мы подошли ближе, грохот молотов заглушил птичье пение на деревьях. Группы работников собрались возле прикрытых дерном угольных костров, горевших возле тропы. Чуть в стороне, на склоне холма стоял дом под соломенной крышей. С одной его стороны я увидел большое водяное колесо, установленное на отведенной от реки канаве. Мы с Уильямом и еще несколько новичков шагнули вперед, чтобы рассмотреть этот источник громоподобного шума. Шумно было так, что мы не могли разговаривать друг с другом.
Деревянная дверь отворилась, и мы вошли внутрь. Весь дом содрогался от грохота молотов. Внутри было дымно. Свет поступал через два маленьких, незастекленных окна. В доме было очень жарко и влажно. Когда глаза мои привыкли к полумраку, я увидел напротив себя возле стены печь. Возле нее стояли два работника с лопатами на длинных ручках. Они перекладывали желтовато-белый расплавленный металл, вытекающий из выпускного отверстия печи, на специальные поддоны для остывания. Я знал, что сильно нагретый металл начинает плавиться, становясь похожим на густую похлебку. Я видел, как плавили свинец при постройке церквей – расплавленным свинцом запечатывали стыки кровельных листов. Но я никогда не видел, чтобы олово зачерпывали лопатами. Когда один из работников отложил лопату и начал качать меха, чтобы снова разжечь печь, я заметил, как на плечах другого работника блестит пот.
Справа от печи находилась открытая дверь – оттуда и доносился оглушающий ритмичный звук. Два работника подкидывали руду на гранитные жернова, по которым колотили два массивных молота. При вращении водяное колесо приводило в действие рычаг, который по очереди поднимал и опускал молоты. Под ударами этих мощных молотов руда превращалась к крошки и пыль. Я видел подобные мельницы раньше: водяное колесо приводило в действие молоты, которые выбивали шерстяную ткань, но эта мастерская меня просто поразила. Я не понимал, как люди могут постоянно работать в этом адском шуме среди витающей повсюду оловянной пыли. На улице мне показалось очень холодно и как-то уныло. Я больше не слышал пения птиц, грохот молотов заглушал все остальные звуки.
– Я отойду по нужде, – сказал Уильям, когда мы стояли, оглохшие от страшного шума. – Эти молоты скоро начнут стучать еще чаще.
Уильям отошел в сторону, а я вернулся к лошадям. Я смотрел на затянутое темными тучами небо над пустошью. Становилось все холоднее – казалось, вот-вот пойдет снег.
Мы зашагали по дороге, уходящей вверх. Дорога становилась все более узкой. Мы приближались к крутому спуску. Мастер остановил лошадей и отвязал их друг от друга. Ветер был так силен, что он чуть было не потерял свою шапку. По склону мы повели лошадей и пони по одной. Если бы кто-то поскользнулся на мокрых камнях, мы все могли бы кубарем полететь вниз. Когда все оказались внизу, лошадей и пони снова связали в цепочку, и мы зашагали по каменистой тропе к следующему холму. Пронизывающий ветер трепал кусты вереска и дрока, траву и пожухлый папоротник.
Я попытался заговорить с Джорджем Беддоузом, но он оставался столь же неразговорчивым, как и раньше. Я сдался и переключился на Стивена Уоллера, пришедшего в Чагфорд с востока графства. Я спросил, почему он решил работать у Периэмов.
– У меня не было выбора, – ответил он. – Лорд забрал мою землю.
– Почему он так поступил?
– У моего деда было восемнадцать акров на больших полях, и все были хорошо обработаны. А еще у нас было десять акров пастбища и десять акров лугов. Дед мой имел право пасти трех коров и двадцать овец на общих землях. Потом шерсть вздорожала, и лорд забрал общие земли, выплатив нам всем немного денег.
– Почему вы согласились их продать?
– Если бы мы не отказались от общих земель, то вряд ли получили бы какие-то новые участки на больших полях, – пояснил Стивен, с трудом перекрывая вой ветра. – Нам пришлось согласиться. Но у меня оставались мои восемнадцать акров, и мы с женой кое-как справлялись. Но потом стюард лорда сказал, что он покупает оба поля, где находились мои участки. Я отказался, сказав, что нам без них не прожить. Мы уже унавозили их на следующий год. Да и незаконно это – сгонять крестьян с земли. Через два дня я вернулся домой с рынка и увидел, что все мое имущество – инструменты, стол, скамьи, кухонная утварь, постель – валяется на земле, солома с крыши нашего дома увязана в тюки, а люди лорда ломают мой дом. Они сказали, что мы больше не считаемся местными жителями и лорд теперь может забрать нашу землю. Стюард дал мне шесть шиллингов и восемь пенсов компенсации за дом и велел убираться. Жена и дети были в слезах. Я сам чуть не плакал, но что было делать? И мы отправились в Эксетер, а потом я пришел к Периэмам.
– Похоже, простые люди дорого платят за богатство страны.
Ветер взвыл с удвоенной силой, чуть не сбив нас с ног. Стивен Уоллер выждал, пока ветер не стих.
– Поговори с любым из этих людей, – сказал он, – и они расскажут тебе то же самое. Нас всех выбросили из жизни – так или иначе.
Мы молча шагали по каменистой тропе, сгибаясь под порывами ветра. В глазах стояли лишь коричневые купы болотных трав, темно-коричневый торф и серые камни. Я заметил, что мы все еще идем вдоль реки Тейн, хотя теперь она напоминала уже не реку, а небольшой ручей. Ветер стал оглушающим. Мы отошли от мельницы всего на милю, но грохот молотов стал почти не слышен. Было удивительно, как этот маленький ручей может приводить в действие такие огромные молоты. Силы природы соперничали в борьбе за первенство, и каждая показывала свою непреодолимую мощь.
До Уотерн Тора я больше ни с кем не разговаривал. Лица работников были мрачными. И когда мы добрались до места нашей работы, мне стал ясен истинный смысл слов олдермена Периэма. Нам действительно предстояло копать олово – прямо в склоне холма. На склоне мы увидели огромную серо-коричневую расщелину, где трудилось с полдюжины мужчин с мотыгами. Еще трое разбивали большие куски породы тяжелыми кувалдами. Мелкие куски складывали в тачку и везли на вершину холма.
