Уильям поднял руку.
– Хорошо, мы расскажем. Но вы точно не поверите и половине из того, что мы видели.
– С кем вы вышли в море?
Уильям покачал головой.
– Друзья, мы не плыли в Китай. Мореплавание – это для слабаков. Нет, мы вышли из Дувра и перебрались в Кале в девятнадцатом году правления нашего монарха. И на тамошнем рынке я продал немало шерсти. Мы собирались уже вернуться на английские берега, но судьба свела нас с ломбардским торговцем по имени Никколинус. И он сказал, что если мы готовы отправиться с ним на восток и вложить свои деньги в китайские специи и шелка, то обогатимся, как и мечтать не могли. И мы решили последовать за ним.
По пути до Венеции мы покупали и продавали ткани, – продолжал Уильям, – и в Ломбардию прибыли богаче, чем раньше. Когда мы добрались до Венеции, я чувствовал себя настоящим принцем в подбитой мехом мантии, а Джон делал щедрые пожертвования всем церквам, где хранились святые мощи. Никколинус принял нас в своем красивом доме, прямо на берегу моря, в тени гор, в окружении парка, где бегали олени. Нас приняла прекрасная жена Никколинуса, темноволосая и кареглазая Фиеска. На ее лице всегда играла улыбка. За обедом она наливала нам вино в серебряные кубки, а слуги наблюдали. У Никколинуса была большая шахматная доска из черного дерева, слоновой кости и золота. Он предложил мне сыграть, и я, не желая его разочаровывать, согласился. «Назови свою ставку», – сказал я. «Все богатство, привезенное вами из Франции», – ответил он. Я опешил, но отступить не мог, поэтому согласился. «Но ты тоже должен сделать ставку равной ценности. И если уж ты назвал мою ставку, я назову твою». «Назови, и я с радостью приму твое предложение». И я ответил: «Ночь в постели с твоей женой». Я сказал это так, чтобы она слышала, и еще добавил: «Ибо она – самая прекрасная женщина, какую я видел. За пределами Девона, конечно».
При этих словах раздались смешки. Уильям явно сумел завладеть вниманием слушателей, поэтому я решил молчать.
– Никколинус с гордостью сказал, что ему нечего бояться, поскольку он сумеет и заполучить мои деньги, и спасти честь жены. Но он не знал женщин! Он даже собственной жены не знал! Я видел, как ей не понравилось, что он готов поставить ее честь на кон. Зато мои слова ей очень понравились: ведь я сравнил ночь с ней со всем своим богатством. В шахматах Никколинус оказался большим мастером – он быстро съел четыре мои пешки. Но в этой игре я ставил на королеву. Когда Фиеска наливала нам вино, мужу она налила темного, крепкого ликера, который он очень любил, и он похвалил ее за внимательность. В мой же кубок она налила напиток из похожего кувшина – но это была простая вода! Она была хитрой лисой, эта Фиеска. Я долго обдумывал каждый свой ход, часто поднимая кубок и говоря: «Никколинус, это превосходнейшее вино! Спасибо, что не жалеешь его для гостей». Естественно, что Никколинус пил так же часто, как и я, и очень скоро был уже пьян, как монастырский келарь. Он ошибся с одним ходом, и это разозлило его. Он стал ругаться на меня за медлительность, но к тому времени дело уже было сделано. Я стал еще дольше обдумывать свои ходы. Веки Никколинуса стали смыкаться, и он заснул прямо на столе, смешав все фигуры. И тогда Фиеска взяла его кубок и осушила до дна. Потом она наполнила его снова и сказала слугам: «Вы все свидетели: я обязана провести ночь с этим мужчиной. А мужу моему нет дела до моей женской чести – вы все видите, как он напился». И мы с ней отправились в постель. Клянусь сапогами Господними, в постели она оказалась горячей штучкой! Мы не спали всю ночь, и она доставила мне такое наслаждение, что я сказал ей, что с радостью отдал бы все заработанные во Франции деньги за такую ночь любви. Она же рассмеялась, сказала, что не будет ставкой в игре и что я вознаградил ее достаточно, унизив ее гордеца-мужа перед слугами. Утром она разбудила меня рано, чтобы я уехал прежде, чем муж проснется. А когда я уходил, она вложила мне в руку кошель с дукатами, чтобы я скрылся побыстрее. А если вы мне не верите…
Уильям бросил на меня хитрый взгляд и протянул руку за моей сумой. Он открыл суму, достал кошель и показал рудокопам золотые монеты.
– Вот последние дукаты…
Рудокопы склонились над сумой, чтобы разглядеть монеты, которые доказывали правдивость этой истории. Они смеялись и толкали друг друга локтями.
– А где Ричард Таунсенд и тот молчун? – вдруг спросил Эдвард Боуден. – Они уже давно ушли.
Мы замолчали. Под соломенной крышей выл ветер. Дверь стучала под его порывами.
Мастер указал на меня и еще двоих, с которыми я не познакомился.
– Джон, Роберт, Ричард, вы пойдете со мной. Надо осмотреть дробильню.
Мы зажгли факелы, и черный дым потянулся под крышу. Стоило открыть дверь, как порыв ветра чуть не задул наши факелы. Я инстинктивно отпрянул, но потом склонил голову и зашагал к дробильне, полагая, что Беддоуз и Таунсенд не ушли далеко. Я пошел вдоль стены дома: земля под ногами была неровной, я то и дело спотыкался о груды отработанной руды, камни и пучки травы или скользил по влажной грязи. Ветер был так силен, что факел мой почти потух. Мне не удавалось рассмотреть почти ничего, но тут я неожиданно увидел руку. Я наклонился и поднес факел к лицу человека. Это был Ричард Таунсенд. Его темные волосы, словно траву, трепал ветер. Пульса мне нащупать не удалось, запястье было чуть теплым. Он лежал в луже крови, с открытым ртом и широко распахнутыми глазами, словно в последний момент жизни его что-то изумило.
Я выпрямился и поднял факел, пытаясь рассмотреть окрестности, Рядом никого не было. Беддоуз, по-видимому, сбежал.
Я крикнул остальным, но они не услышали меня. Поэтому мне пришлось снова выбраться на скользкую тропинку, которая привела меня сюда, и позвать снова. Я увидел свет факела – мои спутники вышли из дробильни.
– Ричард Таунсенд мертв, – крикнул я. – Он лежит там, у дома.
– Ричард мертв? – переспросил мастер.
– Тот молчун был крепким парнем, – заметил второй рудокоп.
– Его ударили сзади, – пояснил я. – На таком ветру он ничего не услышал.
Мы пробрались туда, где лежал труп. Мастер закрыл Ричарду глаза, выпрямил ноги и скрестил руки на груди. Мы перекрестили его и вернулись в дом.
В доме мастер вышел на середину и осмотрелся.
– Ричарда убили. Кто-нибудь хочет что-нибудь сказать?
– Упокой, Господи, его душу, – произнес один рудокоп, и остальные отозвались нестройным хором: – Аминь.
– Он был хорошим человеком, – сказал кто-то из нас.
– Я всегда подозревал Беддоуза! – воскликнул Эдвард Боуден. – Он не подходил для этой работы. Держу пари, он вышел только для того, чтобы убить Ричарда!
– Но зачем?
– Этого мы никогда не узнаем…
– Может быть, нам нужно искать его? – спросил я.
– Ночью ты наверняка собьешься с пути и попадешь в трясину, – ответил мастер. – И тебя засосет, прежде чем ты успеешь понять, что случилось. Никто не услышит твоих криков о помощи и не увидит тебя. Если есть в мире справедливость, то с Беддоузом случится именно это.
