– Эксетер тоже сильно пострадал, – кивнул мистер Перкинс. – Они выгнали свиней из города, надеясь остановить распространение болезни.
Я доел морковь, но цветную капусту есть не стал – вкус ее мне не понравился. Я отхлебнул вина и задумался, что вот я сижу и ем странные овощи, а люди все еще умирают от чумы.
Юный Томас, сидевший напротив меня, обратил внимание на то, что я не съел цветную капусту. Он изо всех сил болтал ногами под столом. Мальчик был очень мил и весел.
– Вы должны съесть цветную капусту, добрый Дреймен. Она питает кровь.
Старшая сестра согласно кивнула.
– Из всех капуст она самая вкусная и питательная, когда сварена в уксусе. – Сара взглянула на молодого человека. – Дядя Эдвард всегда говорит нам, что все зеленое не питательно и вызывает возбуждение гуморов меланхолии.
– Правда? – удивился Уильям. – В таком случае, я возьму еще пирога с олениной, если можно.
– А вы бывали в Америке? – спросил Томас. – Вы стреляли в индейцев?
– В Америке? – переспросил я, все еще терзаясь сомнениями относительно еды. – Нет, там мы не бывали. А вы?
– Нет, глупый, – ответила его сестра. – Это слишком далеко. И меня наверняка укачало бы.
– Но у нас есть индейки! – добавил Томас.
– Судя по виду ваших индеек, Америка – это удивительные острова.
– Это не острова, – сказала Сара. – Это одна огромная страна, в сто раз больше Англии.
– И там много индейцев, – подхватил Томас. – Они прячутся в лесах, у них есть луки, стрелы, копья и дубинки, и они нападают на всех христиан под покровом ночи и срезают с их голов скальпы. Поэтому в них нужно стрелять!
– Достаточно, Томас, – остановила его мать.
– Если вернуться к словам мистрис Парлебон о разных точках зрения, – заговорил мистер Перкинс, – надо сказать, что воля человека идет вразрез с волей Господа. Мистрис Парлебон столь любезна, что придала мнениям обеих сторон значения больше, чем они заслуживают. В качестве аргумента против короля достаточно вспомнить дело Джайлза Момпессона.
При упоминании этого имени мистер Парлебон и его молодой друг согласно кивнули.
– Момпессон – живое доказательство, что король назначает министров вовсе не по промыслу Божиему, – продолжал мистер Перкинс. – Народ сам должен выбирать министров – а под «народом» я имею в виду состоятельных землевладельцев и работодателей нации, становой хребет Англии, от мировых судей до домовладельцев, платящих налоги.
– Я люблю морковь, – сказал Томас. – Мастер Джон Герард говорит, что от моркови образуются газы в кишках, как от брюквы.
С этими словами мальчик хитро усмехнулся и посмотрел на мать.
– Достаточно, – строго сказала она.
– А кто такой Джайлз Момпессон? – спросил я.
– Мошенник, – ответил мистер Перкинс. – Он управлял королевскими лесами и все дерево продал, а деньги прикарманил. Всех хозяев постоялых дворов в Англии он заставил покупать у него разрешения за пять-десять фунтов. Однажды он укрылся от дождя в пивной. Дождь шел всю ночь. Утром он заплатил хозяину за причиненное беспокойство, а когда тот взял деньги, Момпессон обвинил его в том, что он содержит постоялый двор без разрешения. Несчастного хозяина заковали в железо и держали, пока он не купил разрешение. Момпессон признан виновным в трех тысячах злоупотреблений против владельцев постоялых дворов.
– Таких, как он, десятки, – подхватил более молодой собеседник. – Королевские ставленники набивают свои карманы за чужой счет. Хотелось бы мне встретить его и его приспешников на дороге в Эксетер. Мой меч свершил бы доброе дело.
– У Фейрфакса тоже хватает дурных людей, – возразила мистрис Парлебон. – Вряд ли можно назвать хорошими тех, кто забрал наших лошадей. Преподать им урок было бы славно.
– Более всего я желал бы провести остаток дней своих за добрыми делами, – сказал я. – Но как понять, какое деяние в это время будет добрым? Что есть «добро» и «зло», если закон Божий постоянно меняется? Как можем мы творить добро, если понятие о добре и зле зависит от того, кто одержал победу в войне? Как жить человеку, если он не понимает, правильно ли поступает?
– Непростые вопросы, – вздохнул мистер Парлебон. – Отвечу лишь одно: загляни в свое сердце и делай то, что кажется тебе правильным. И конечно же, руководствуйся Священным Писанием. Особенно десятью заповедями.
– Но я об этом и говорю. В одной из заповедей говорится, что нельзя создавать кумиров – но я скульптор. За долгие годы я изваял немало статуй. В десяти заповедях говорится, что не следует прелюбодействовать, но у царей Ветхого Завета было много жен и прелюбодействовали они сплошь и рядом.
– Добрый Дреймен, сердцем ты чист, но в теологии не силен. Создавая статуи религиозные или светские, скульптор не совершает греха. Если царь, который жил в давние времена, имел много жен, это не грех. Нужно сочетать свои законы с законами тогдашнего времени, законами Второзакония. Царь, который одержал победу в бою, мог забрать женщин и скот своего врага. Но, конечно же, это не воля Господа, а грех. Когда мы победим в этой войне, наш парламент закрепит праведность общего блага, издав закон, по которому женщины, которые будут прелюбодейничать вне брачного ложа, будут повешены.
Уильям подавился своим пирогом. Откашлявшись, он взглянул на мистера Парлебона.
– Женщины-прелюбодейки?! Мистер Парлебон, мне неизвестно, насколько много знаете вы о прелюбодействе, но я считаю, что и мужчины тоже участвуют в этом процессе и должны нести ответственность. Если это не так, то я лучше поддержу Папу.
– Не при детях! – вспыхнула мистрис Парлебон, сурово глядя на Уильяма. – Это слово в нашем доме под запретом!
– Какое слово? – не понял я.
– Папа, – с плохо скрытой усмешкой пояснила Сара.
– Слушайте, слушайте! – воскликнул младший друг мистера Парлебона. – В присутствии детей говорить об антихристе нельзя!
– Мастер Кристофер! – воскликнула мистрис Парлебон. – Достаточно! Дети, вам пора идти!
– Вы сказали достаточно, чтобы сохранить ваши имена в тайне, – пробормотал мистер Парлебон, пока его жена выпроваживала детей из-за стола. – Хорошо, что мы живем в этом удаленном уголке Англии, а не в Оксфорде или Эксетере. Или – Господь сохрани! – в Лондоне. Там повсюду шпионы… Я не смог бы там и глаз сомкнуть.
Мистер Перкинс посмотрел прямо на меня.
– И какие же добрые дела вы намерены совершить, покинув этот дом?
– Не знаю, – ответил я. – Но, боюсь, что законы так изменились, что все доброе может оказаться страшным грехом.
– Возможно, ваша роль не в том, чтобы творить добро самому, но позволить другим сделать добро для вас, – сказала мистрис Парлебон, возвращаясь на свое место и накрывая колени салфеткой. – Я – простая женщина, но я верю в то, что порой главная заслуга в том, чтобы отступить и позволить другим насладиться славой.
