– Уильям! – кричал я. – Уильям! Покойся с Богом, Уильям!
Меня втолкнули в темный амбар возле мельничного пруда и швырнули на земляной пол.
Кричать и плакать я хотел с самого начала чумы. Теперь же у меня не осталось сил на крик. Я снова и снова шептал имя моего брата. Я чувствовал себя Лазарем – рыдал, не надеясь на помощь, а лишь от горя и ярости на этот мир.
На дворе поднялась какая-то суета: люди ходили туда и сюда, раздавались крики и ржание лошадей. Но Уильяма я не видел.
Я упал на колени. Слезы заливали мне лицо.
Прошел почти час. Я услышал, как отодвигают засов. Дверь распахнулась. Свет ослепил меня, несмотря на то что уже смеркалось. Мне приказали подняться на ноги и повели через двор к старому дому. Меня втолкнули в холл. Хотя я вырос в этом доме, но почти не узнавал его. Новый хозяин сделал камин. У камина стоял стол. Капитан Беринг сидел за столом и рассматривал какие-то бумаги. В комнате находилось еще трое вооруженных людей.
И тут я увидел Уильяма.
Он был еле жив. Голова, правая рука и левая нога у него были перевязаны. Он полулежал в кресле с открытым ртом и пристально смотрел в окно. Рубашка его была покрыта кровью, борода тоже. Кровь сочилась из-под повязки на голове.
– Почему ты побежал? – спросил я.
Уильям с трудом поднял руку, но ничего не сказал.
– Не разговаривать с пленником, – рявкнул капитан Беринг. – Не открывать рот, пока не спросят. Как тебя зовут?
Я повернулся к нему.
– Джон из Реймента.
– Этот человек – твой брат?
– Да, и я горжусь этим.
– Почему ты называешь его другим именем?
– Из-за его бороды. А меня назвали в честь Реймента, потому что это мой дом.
– Твой брат – предатель народа этой страны. В воротнике его плаща было зашито предательское письмо! Он признался, что знает его содержание. Он застрелил нашего солдата прошлой ночью…
– Он не мог! Он был со мной!
– И где вы были?
– В хижине рудокопов, на пустоши.
– Значит, он добрался туда после преступления. Сегодня он сопротивлялся аресту. В его суме мы нашли монеты с изображением и девизом Папы Римского. У него было распятие и четки, а это противозаконно.
– Это моя сума. Если он виновен, значит, и я тоже!
– Ты тоже шпион католиков?
– Меня учили креститься при произнесении имени Господа. И я молюсь, чтобы Он смилостивился над всеми нами. Ваше протестантство все извратило. Все думают только о себе, а не об общем благе.
– Мы все думаем об общем благе. И об искоренении католических суеверий и свержении Антихриста – ибо это служит общему благу.
Я покачал головой и рассмеялся столь смелому утверждению.
– Откуда вы знаете?
Беринг посмотрел на меня, помолчал, потом сказал:
– Тебе повезло. Вешать католиков – не мое дело. Но долг обязывает меня вешать солдат-роялистов, их подручных, шпионов и гонцов. Документ из плаща твоего брата не оставляет сомнений. А своим признанием он подписал себе приговор.
– Если повесите его, вешайте и меня. Мы виновны в одном преступлении. Сума – моя.
– Не шути со мной, Джон Исреймен. Нам нетрудно будет использовать ту же веревку дважды.
– Этот плащ не принадлежит Уильяму. Его дал ему мистер Перкинс.
– Где вы видели мистера Перкинса?
– В доме мистера Парлебона, в Гидли.
– То есть не в хижине рудокопов на пустоши. – Капитан Беринг придвинул к себе лист бумаги с какими-то знаками. – Читай.
Я покачал головой.
– Я не умею.
Капитан Беринг поманил меня пальцем. Я подошел ближе, и он ткнул пальцем в бумагу.
– Читай!
Я смотрел на черные значки.
– Я не умею.
– Тогда напиши имя человека, который командует роялистами в Боуви.
– Меня никогда не учили читать и писать.
– Ты знаешь его имя?
– Лорд Вентфорд.
– Вентворт. Напиши это.
– Я не умею.
– Ради спасения жизни своего брата…
– Я не умею писать! – закричал я.
Повернувшись к Уильяму, я понял, что он умирает…
– Пожалуйста, развяжите его, – взмолился я. – Он – добрый человек!
Капитан Беринг поднялся, вышел из-за стола и приблизился ко мне:
– Ты хочешь умереть?
– Нет, но…
– Мы повесим Уильяма Берда в старой крепости на вершине холма, – сказал капитан, обращаясь к остальным. – Этот пленник ничего не знает о заговоре. Он не стрелял в наших людей прошлой ночью. Думаю, он даже не знал, что за сообщение его брат нес в Фулфорд. Он не мог ни написать, ни прочитать его. Однако он помогал предателю, поэтому он станет палачом Уильяма Берда – это его наказание.
– Нет!
Капитан Беринг повернулся ко мне.
– Если ты исполнишь свой долг, мы похороним твоего брата на освященной земле кладбища, а ты будешь свободен. Если ты откажешься, мы застрелим вас обоих и закопаем прямо здесь, во дворе.
– Почему? Матерь Божья! Повесьте и меня тоже!
Щелчком пальцев капитан подозвал двух солдат.
– Заберите этих людей. Пусть тот тащит своего брата в крепость. Когда он все выполнит, отпустите его.
– Ты слышал капитана, – сказал солдат, наставляя на меня мушкет.
Я смотрел на своего бедного брата.
– Господи Боже мой, Уильям, мы должны были умереть от чумы! Нам нужно было умереть там!
Слезы полились из глаз. Их накопилось столько, что они буквально душили меня, выжигая мне глаза. Я вытирал их, моргал, но они текли, и текли, и текли… Я подхватил Уильяма за руку и попытался поднять его. Он был тяжелым. На раненую ногу наступить он не мог. Мушкетная пуля не просто повредила кожу; она впилась в плоть и разбила кость. Я содрогнулся, представив, как его тащили по заснеженному полю. Я кое-как поднял его, он оперся о стену, и мы поковыляли к двери. Во дворе Уильям жестом попросил, чтобы ему дали длинную палку, на которую он мог опираться. Мы очень медленно побрели по снегу к крепости на холме.
– Не бойся, – прошептал я Уильяму. – У нас есть еще три дня.
– Нет, – хрипло ответил он. – Не у меня.
– Уильям, голос у камней сказал, что у нас есть шесть дней. Ты же был со мной.
– Мне голос отпустил три дня.
– Нет, Уильям, шесть! Ты говоришь так, чтобы успокоить меня!
– Шесть дней было отпущено тебе. Мне – только три.
