Множество людей несколько дней крушили эти дома и уничтожали все в них, срывали крыши и рушили стены и потолки. Но почему, если уж они зашли так далеко, они не завершили это черное дело? Почему фасады остались нетронутыми? Такие разрушения под силу только тем, у кого есть осадные орудия или огромные пушки.
Выбравшись из развалин, я увидел и другие признаки того, что здесь жили люди. Рядом со мной валялась черно-белая картинка в деревянной рамке. Я увидел молодую пару. Картинка была проработана очень тщательно – мастеру удалось в точности передать лица и настроение молодых людей. Казалось, сама природа на миг замерла в этой рамке. В руках у молодой женщины в длинном белом платье был букет цветов, а голову ее украшала нежная вуаль. Молодой человек в черном костюме и высокой блестящей шляпе гордо смотрел на меня. Молодожены, улыбаясь, стояли перед церковью. Но стекло в рамке треснуло. И где теперь эти люди? Может быть, они погибли под этими развалинами?
На мне все еще был тот же костюм и черные ботинки, что дал мне отец Харингтон. Ничего своего у меня не осталось – только кольцо Уильяма напоминало мне о прошлом. Я поднес кольцо к губам и поцеловал в память о брате.
Выбраться из дома было нелегко – перед входной дверью скопилась целая груда обломков. У меня закружилась голова, меня замутило. В воздухе пахло горелым. Улица выглядела очень странно. Зеленые газоны Саутернея были завалены досками, дома на другой стороне улицы лежали в руинах. Посреди же стояла чудовищная крытая повозка с огромными черными колесами и верхом из темно-красного железа. На боках ее я увидел стеклянные окна и двери, а позади большое пустое пространство. Какая же лошадь могла тащить такого монстра? Насколько же больше и сильнее за это время стали лошади и волы, что могут тащить подобные повозки?
Неожиданно повозка издала громкий звук, похожий на звук летящих крестов. Позади нее образовалось облако вонючего дыма. Звук стал еще громче и неприятнее. Я ничего не слышал, кроме грохота и воя. И когда я уже готов был бежать, повозка поехала прочь – и никто ее не тащил и не толкал. Изумленный, я смотрел, как она исчезает вдали, оставляя за собой вонючий дым, от которого меня замутило еще сильнее.
Роджер Бэкон предвидел это. Если бы я мог вернуться и рассказать все мастеру Лею! Как он говорил? «Брат Бэкон писал о колесницах, которые смогут двигаться с невероятной скоростью без помощи тягловых животных». Но это меня не обрадовало. Наоборот, мне показалось, что я наткнулся на огромный собор таинственных и непонятных знаний. Своды его были выше небес – над ними летали распятия, а у их подножия на огромной скорости мчались огромные ревущие повозки. Найдется ли просвет, чтобы божественный свет просиял на собор этот так же, как он сияет мне? Найдется ли алтарь или кафедра, которые управляют человечностью подобного? А если есть, то я боюсь этого. Потому что я этого не понимаю.
Напротив дома отца Харингтона, где некогда находились общественные бани, я увидел огромную груду мусора. Последней уцелевшей постройкой была церковь. Ее шпиль четко вырисовывался на фоне светлеющего неба. Повсюду валялись огромные куски кирпичей, скрепленных цементом, резные наличники, осколки стекла. Я пошел дальше – и повсюду видел одно и то же. Остовы домов напоминали погибшие корабли. Всюду громоздились кучи обломков и осколков. Расчищена была только сама дорога.
Я видел, как повсюду суетятся люди. Ощущение спешности их движений было незнакомо. Или, наоборот, слишком знакомо – но в последний раз я видел такое, когда мы были во Франции с армией короля по дороге в Креси. Тогда мы быстро и эффективно делали все, что нужно было сделать. Такова война. Мне было совершенно ясно: в Эксетер пришла война.
В центре Бедфорд-Серкус я снова увидел самодвижущиеся металлические повозки. Они были выкрашены в темно-зеленый цвет. Множество молодых людей в длинных зеленых брюках и шерстяных камзолах странного покроя выгружали из повозок лопаты, заступы, ведра, ломы и другой инструмент. Группа юношей хохотала совершенно спокойно и весело – их смех напомнил мне мое время. Но, кроме этого смеха, я не узнавал ничего, и это меня тревожило. Я понимал, что люди привыкли к оглушающим звукам и ужасным разрушениям повсюду. Две молодые женщины остановились возле юношей. На обеих были темно-синие камзолы и короткие юбки. Я видел не только щиколотки, но и икры! Никогда прежде я не видел ничего подобного! Мне показалось, что они хотят пробудить в юношах непотребные мысли – и это на развалинах разрушенных домов! По другой стороне улицы прошла группа женщин в таких же темно-синих костюмах. Я отвернулся. Мне была отвратительна мысль, что так много женщин одеваются неподобающим и непристойным образом. Казалось, армия проституток марширует на войну, мечтая безжалостно совокупиться с врагом.
А потом я свернул за угол.
Ни одна самая сильная армия, по моему представлению, не могла нанести такой ущерб! Даже если она будет вооружена самыми мощными пушками. Во Франции во время шевоше, когда мы разрушали все постройки, попадавшиеся нам на глаза, мы не могли сделать ничего подобного. У нас не было времени. Когда мы сжигали французские дома и церкви, полностью сгорали те, что были построены из дерева и соломы. Но многие церкви, купеческие дома и городские постройки были построены из камня. Мы оставляли за своей спиной обгорелые развалины. Но сейчас между мной и Хай-стрит осталась всего пара домов, и те угрожающе повисли в воздухе, норовя рухнуть. Все остальное было снесено до основания. Передо мной лежали груды щепок, обломков, осколков стекла и керамики, искореженные куски ржавого металла.
Но люди были совершенно спокойны. Казалось, они даже не замечают тех разрушений, что их окружали. Мужчины в длинных плащах и мягких шляпах спешили по каменным тротуарам, словно груды битого кирпича и искореженного металла за их спинами – это зеленый парк с клумбами. Полуразрушенные дома высились над развалинами, стеная от разрушения и страданий. В оконных рамах не было стекол, и тонкие занавески жалобно развевались на ветру. Но люди спокойно прислонялись к стенам, чтобы почитать газету. На развалинах церкви святого Лаврентия валялись обломки скульптур и камни, но на этих грудах сидели женщины, ели пироги и хлеб с какой-то начинкой. Они вроде бы и не сознавали трагедии, которая разыгралась под разрушенными крышами за их спинами. Огромная металлическая балка, некогда поддерживавшая крышу широкого здания, торчала вертикально, словно огромная кость – но какой-то человек спокойно поставил одну из грохочущих железных повозок прямо под ней. От большого дома на Хай-стрит остался только первый этаж – казалось, все, что находилось выше, откусили какие-то гигантские челюсти: кирпичные обломки напоминали следы огромных зубов. В дверях стояли две женщины. Во рту они держали маленькие белые цилиндры с ароматной травой, дым которой так полюбился людям. Они стояли спокойно, совершенно не думая о дьявольской картине над головой.
На первый взгляд собор показался мне уцелевшим и нетронутым. Но, присмотревшись, я заметил, что в окнах не осталось стекол. Старое здание было разрушено. Я подошел ближе и увидел, что руки одной фигуры, которые я собственными руками сделал по образу своих рук, полностью раскрошились. Лица фигур растрескались, рук не было. Некоторые фигуры полностью заменили неуклюжими современными поделками. Я вошел внутрь. В нефе лежали груды стеклянных осколков, на полу стояли лужи. Большое восточное окно исчезло. Трон епископа Стейплдона исчез. Свет проникал через огромную дыру в южной стене собора. Часовня святого Иакова была уничтожена.
