Этот самолет был первым из многих. Я знал это точно. Через мгновение я услышал приближение второго. Он летел над рекой в направлении города. И появление его сопровождалось адским гулом.
Я мог сделать только одно. Я бросился на развалины близ улицы, которая когда-то называлась Маркет-стрит, и упал на колени. Когда бомба упадет на меня, никто другой не пострадает. Я далеко от собора. Это и станет моим добрым делом. Я мог надеяться только на то, что смерть моя будет быстрой. Никто не пострадает, ничто не будет разрушено.
Я перекрестился и начал молиться за души умерших – Кэтрин, моих сыновей, моих братьев и родителей. Я молился за души мастера Лея, Розы из работного дома, отца Харингтона и его сестры. И за Селию и Рона. Мне так хотелось, чтобы они остались живы и были счастливы.
Самолеты один за другим проносились над моей головой. Некоторые сбрасывали свой смертельный груз в юго-западной части города, другие на востоке. После каждого взрыва земля содрогалась. Я стоял на коленях, оглохший от грохота. Сирена продолжала выть. Но хотя я знал, что настал час моего расставания с этим миром и соединения со своей женой, смертельная бомба так и не падала.
Я посмотрел на темное небо.
– Ты забыл меня? Ты сказал, что придешь за мной на шестой день. Не заставляй меня переживать седьмой.
Ответом мне стал очередной взрыв и вой сирен – самодвижущиеся повозки неслись по улицам. Я слышал крики, которые становились все более отчаянными, и вопли ужаса, когда рухнул еще один дом.
– Я готов! – крикнул я, простирая руки. – Забери меня!
– Эй ты! – раздался крик. – Что, черт побери, ты тут делаешь?
Я поднял глаза. Рядом со мной стоял мужчина в темном пальто. На его голове была круглая металлическая шапка, а за поясом торчал короткий мушкет.
– Поднимайся и беги в убежище, быстро!
Я не мог собраться с мыслями.
– Мне суждено погибнуть сегодня, – пробормотал я, – и я не хочу, чтобы бомбы упали на убежище. Это единственное доброе дело, которое я могу сделать.
– Знаешь, парень, быстро поднимай свою задницу и иди помогать на Холлоуэй-стрит. Там десятки людей оказались под развалинами.
Я помнил эту старую дорогу близ южных ворот. Сейчас там поднимался огромный столб черного дыма. Я поблагодарил обратившегося ко мне человека, поднялся и поспешил туда, где раньше стояли ворота. Я слышал, как люди кричали, рыдали, громко отдавали приказы. Я подбежал к горящему зданию. На ступенях я увидел труп. Другой труп лежал в луже крови на обочине дороги. Мужчины в форме и шлемах тянули длинный шланг от большой повозки – они явно пылись бороться с огнем, охватившим соседний дом. Я услышал вой новых сирен – повозки подъезжали и отъезжали. На месте, где стоял дом, сейчас высилась груда осколков и битого кирпича. Еще две повозки проехали мимо меня, но свернули в переулок – обрушившийся дом перекрыл дорогу.
Когда я добежал до Холлоуэй-стрит, густой дым поднимался от пылающих домов. Дым был настолько черным, что оранжевые языки пламени были почти неразличимы. Мужчины в форме со шлангами направляли струи воды на пылающие крыши. Вокруг стояли люди. Я увидел на крыше соседнего дома людей, сбивавших пламя. Все кричали, чтобы они спускались. Кто-то застыл от ужаса.
Я продолжал пробираться поближе к домам. Из двери рядом со мной валил густой дым. Потом оттуда выскочил мужчина с головой, замотанной рубашкой.
– Кто-нибудь видел миссис Браун? – услышал я чей-то голос.
– Наверное, она все еще там…
– Боже, только не это! На этой неделе она присматривала за своими внуками, Кристофером и Фредериком.
Наверху от жара лопнуло окно. Потом еще одно. Шум стоял неимоверный – гудение пламени, звон стекла…
Я услышал голос брата: «Я знал, что сегодня умру. Хорошо, что я это знал. Потому что я понимал, что могу что-то сделать своей смертью». В моих ушах звучали слова капитана Кинросса: «Если им суждено было умереть, они сделали это достойно». И я ответил обоим, обратившись к Богу: «Господи, я готов! Позволь мне сделать доброе дело для жителей этого города!»
Я сорвал с себя старый камзол отца Харингтона и взял его правой рукой, чтобы прикрыть лицо. Люди вокруг меня кричали. Я почувствовал чью-то руку на плече, но сбросил ее, не оборачиваясь. Я бросился вперед и, пригнувшись, вбежал в горящее, заполненное дымом здание.
Жар был невыносимым. Дым разъедал глаза. Я почти ничего не видел. Слышалось только жуткое гудение пламени и треск дерева. Жар охватил меня со всех сторон. Кое-где в темноте пламя неожиданно вспыхивало особенно ярко, почувствовав приток свежего воздуха. Я всматривался в комнаты, но видел только белые, желтые, красные и оранжевые пятна. Я задыхался от дыма, глаза почти не открывались. Неожиданно наверху из мрака вырвались огненные шары и принялись лизать потолок. Я вспомнил дома, которые мы сжигали во Франции, вспомнил такой же гул пламени…
На первом этаже я никого не нашел и стал подниматься на второй. Я карабкался на коленях в обжигающем мраке. Дым стал особенно густым, а пламя металось с ужасающей скоростью. На втором этаже я наткнулся на закрытую дверь. Потянувшись, я нащупал ручку. Она так раскалилась, что я сразу же отдернул руку. Не открывая глаз, я попытался открыть дверь, замотав руку камзолом. Но дверь не открывалась – она была заперта. Я поднялся на ноги и налег на дверь плечом. Она не открылась. Собрав последние силы, я отступил и стал бить по ней ногами, пока она не подалась.
В комнате было полно дыма. Часть крыши обрушилась. В ярком пламени я увидел, что старая женщина с внуками жила именно здесь. Она была мертва. Пламя лизало ее одежду и волосы. Один из детей, совсем малыш, тоже был мертв. Он лежал рядом с бабушкой. Второй ребенок, лет девяти, находился далеко от меня. Он был жив, но его придавило упавшей балкой. Балка тоже пылала. Мальчик протянул ко мне руки, словно я мог спасти его. Я подбежал к нему, схватил его за руки и заглянул в глаза. То же выражение ужаса и надежды я видел когда-то в глазах Лазаря.
– Я помогу тебе. Как тебя зовут?
Он не слышал меня. Его рыдания превратились в вопли, но он по-прежнему тянул ко мне руки.
Я попытался поднять балку и освободить его, но она была слишком тяжелой. Я крикнул, чтобы мальчик не шевелился, что я его вытащу. Но дым попал мне в горло, и я закашлялся. Я почти ослеп и никак не мог найти того, что мне было нужно. В дыму я различил кресло и разбил его об пол У меня оказалась палка длиной примерно три фута. Я подсунул ее под тяжелую балку, надеясь приподнять ее и вытащить ребенка, но балка поднялась всего на пару дюймов. Потом мой рычаг сломался, и балка рухнула на ребенка. Раздался дикий вопль.
Глаза мальчика закрылись.
Вот что значит продать свою душу. Ты хочешь избавиться от хватки времени. Для чего? Ты не хочешь умереть – ты хочешь никогда не жить!
– Почему ты не даешь мне спасти этого несчастного ребенка? – Я смотрел на языки пламени. – Почему за все эти века борьбы и страданий ты так и не дал мне совершить ни одного доброго дела? Почему ты лишил меня этого?
