– Они, – сказал Мордехай, и я вновь кивнул.
Билл опустил простыню, я прикрыл глаза и мысленно прочел
краткую молитву о спасении невинных душ. “Ты не должен допустить, чтобы это
повторилось”, – ответил мне Господь.
В соседней комнате Билл достал со стеллажа две проволочные
корзины со скромным имуществом погибших. Он вывалил содержимое на стол, и мы
принялись составлять опись. Грязная, до дыр протертая одежда, из которой самой
ценной вещью была моя джинсовая куртка. Три одеяла, сумочка, пакетик ванильных
вафель, нераспечатанная жестянка с пивом, несколько сигарет, два презерватива и
долларов двадцать денег: мятые купюры и мелочь.
– Машина находится на городской стоянке, – сообщил Билл. – В
ней полно всякого хлама.
– О ней позаботятся, – сказал Мордехай.
Подписав необходимые бумаги, мы забрали пожитки семейства
Бертон и вышли.
– Что будем делать с вещами? – спросил я.
– Отвезем бабке. Не хочешь взять куртку?
– Нет.
* * *
Помещением для прощания с усопшими ведал знакомый Мордехаю
священник. Особой приязни к святому отцу Грин не испытывал, поскольку к бедам
бродяг тот относился довольно прохладно. Но в данном случае Мордехай сдержался.
Мы вышли из машины напротив церкви, стоявшей на
Джорджия-авеню неподалеку от Университета Говарда, в квартале, где почти не
было видно домов с забитыми окнами.
– Будет лучше, если ты подождешь в машине, – сказал
Мордехай. – Это облегчит мне переговоры.
Оставаться одному не хотелось, но теперь я во всем полагался
на его слово.
– Хорошо. – Я тоскливо оглянулся.
– Ничего с тобой не случится, – посулил Мордехай и
направился к храму.
Я заперся. Через несколько минут напряжение спало, вернулась
способность рассуждать здраво. Бросив меня одного, Мордехай руководствовался
интересами дела. Присутствие постороннего человека было ни к чему: кто я такой
и с чего вдруг принимаю столь живое участие в судьбе этих бездомных? Цена
похорон сразу взлетит.
Я смотрел, как мимо машины, пряча лицо от порывов ледяного
ветра, движутся люди. Вот прошла мать с двумя детьми, разодетыми в пух и прах и
держащимися за руки.
Где были они прошлой ночью, когда Онтарио сидел в холодной
машине, вдыхая ничем не пахнущую окись углерода? Где были все мы?
Мир вокруг меня рушился, терял смысл. Менее чем за неделю
шесть трупов – к такому потрясению я оказался не готов. Я – молодой человек,
белый, получивший прекрасное образование, обеспеченный. Впереди – блестящая
карьера, богатство и все блага мира, которые оно несет. Да, брак у меня не
сложился, ну и что! Разве мало я вижу красивых женщин? Никаких серьезных причин
для беспокойства у меня нет.
Я проклинал Мистера, перевернувшего мне жизнь. Я проклинал
Мордехая за навязанное чувство вины. И Онтарио – за тупую, ноющую боль в
сердце.
Стук в окно заставил меня вздрогнуть. Нервы ни к черту.
Увидев Мордехая, я опустил стекло.
* * *
– Он сказал, все сделает. За пятерых – две тысячи.
– Не важно…
Мордехай исчез, однако не прошло и двух минут, как он уже
садился за руль.
– Похороны во вторник. Панихида здесь, в церкви. Гробы
простые, но вполне приличные. Он обещал и цветы, ну, чтобы все как у людей.
Сначала запросил три тысячи, но я намекнул, что подъедет пресса и он попадет на
экраны телевизоров, в результате сошлись на двух. Недурственно.
– Спасибо, Мордехай.
– Ты в порядке?
– Нет.
На обратном пути мы большей частью молчали.
* * *
У младшего брата Клер, Джеймса, врачи нашли болезнь Ходжкина
<Лимфогранулематоз – опухоль лимфатических узлов. На ранней стадии легко
излечим. Назван по имени Т. Ходжкина, впервые описавшего это заболевание> –
по данному поводу семья и объявила в Провиденсе большой сбор. Ко мне это не
имело отношения. Я слушал рассказ Клер о поездке, о страхах родственников,
слезах и молитвах, трогательных попытках успокоить Джеймса и его жену. Бурные
проявления чувств в семействе Клер не считались дурным тоном. Я содрогнулся при
мысли, что довелось бы мне испытать, попроси Клер поехать вместе с ней. Курс
лечения начался, перспективы у больного, по словам врачей, неплохие.
Возвращение позволило Клер расслабиться, излить душу.
Мы сидели у камина с пледами на коленях и потягивали вино в
атмосфере почти романтической. К сожалению, собственные переживания мешали мне
воспринимать чужие. Тем не менее я старался казаться внимательным: вставлял
время от времени подходящее словцо, выражал сочувствие по поводу несчастья,
случившегося с бедняжкой Джеймсом.
Не такой я представлял нашу встречу, не к тому готовился.
Я ожидал выяснения отношений, может быть, ссоры. Давно
созревший нарыв так или иначе должен был лопнуть, оставалось надеяться, что
расстанемся мы как цивилизованные люди.
Клер несколько раз повторила: “Какой у тебя усталый вид”. Я
чуть было не поблагодарил ее за любезность.
Наконец она выговорилась, и беседа плавно поменяла русло. Я
рассказал о походе в приют, об Онтарио и его матери, показал заметку в газете.
Клер была искренне тронута, хотя услышанное сбило ее с
толку. За прошедшую неделю я стал другим человеком, и она пока не могла
сообразить, лучше или хуже.
Не знал этого и я.
Глава 11
Как все молодые трудоголики, мы с Клер не нуждались в
будильнике, тем более по понедельникам, в самом начале новых проблем.
По дороге в офис я преисполнился решимости установить
определенную дистанцию между бродягами и собой.
Потерплю на похоронах. Выкрою время для безвозмездной
помощи. Продолжу отношения с Мордехаем, даже, вероятно, стану регулярно
посещать его офис. Буду заглядывать к мисс Долли, дабы помочь ей накормить
голодных. Иногда подброшу им денег. Найду способ собрать средства на нужды
приютов. В любом случае смогу принести гораздо больше пользы в качестве
источника финансирования, нежели как еще один адвокат.
