Эксперты “Ривер оукс” рьяно приступили к работе. В январе
компания приобрела четыре строения на Флорида-авеню, поблизости от известного
мне склада. В досье имелись два детальных плана земельного участка; та площадь,
что перешла к новому собственнику, была закрашена одним цветом, а та, по
которой велись переговоры, – другим.
До первого марта оставалась неделя. Понятно, почему Ченс
спохватился столь быстро, – он явно работал с досье каждый день.
Уплатив не упомянутую в бумагах сумму, ТАГ стала владельцем
склада в июле прошлого года; в собственность “Ривер оукс” склад за двести тысяч
долларов перешел тридцать первого января, то есть за четыре дня до выселения
Девона Харди и ему подобных на улицу.
По мере ознакомления с содержимым папки я на голом
деревянном полу раскладывал документ за документом, занося в свой блокнот
краткое описание каждого – на всякий случай. Насколько я мог судить, передо
мной был стандартный для каждой сделки по недвижимости набор: данные об уплате
налогов за последние несколько лет, перечень прежних владельцев, предыдущие
сделки, соглашения о купле и продаже собственности, переписка с риэлтерами и
прочее.
Поскольку оплата производилась наличными, никаких банковских
документов в папке не было.
Изнутри к левой стороне папки была приклеена регистрационная
карточка с указанием даты поступления каждой бумаги и ее краткого содержания.
Тщательность записей Давала хорошее представление о высочайшем уровне ведения
дел в юридической фирме “Дрейк энд Суини”. Карточка хранила сведения о любом клочке
бумаги, о всякой схеме, фотографии или диаграмме, приобщенной к делу. Этот
педантизм вбивался нам в головы на протяжении стажировки и испытательного
срока. Суровое натаскивание было достаточно обосновано: нет ничего более
изнурительного, чем поиск в толстенной папке незанумерованного документа.
Если за тридцать секунд он не находился, папку можно было
закрывать – аксиома.
Хотя секретарша Ченса являла собой образец аккуратности, я
нашел в досье кое-что необычное.
Двадцать второго января Гектор Палма отправился для
рутинного предпродажного осмотра. На складе двое бродяг палками оглушили его и
забрали бумажник. Назавтра Палма остался дома, где подготовил докладную записку
с описанием инцидента. Последняя строка гласила: “Вторичная инспекция состоится
двадцать седьмого января в присутствии охраны”. Записку секретарша должным
образом зарегистрировала и подшила в папку.
Но отчета о вторичном посещении склада не было, только
запись в карточке от двадцать седьмого января свидетельствовала: “Г.П. – выезд
на склад для инспекции”.
Похоже, двадцать седьмого января Гектор в сопровождении
охранника действительно побывал на складе и убедился, что помещение самовольно
занято. Тогда он с присущей педантичностью должен был подготовить новую
докладную.
Где она? Потерялась? Мне порой приходилось брать документ из
досье без всякой отметки в карточке. Однако я ни разу не забывал положить его
обратно. Если документ зарегистрирован, он обязан быть в наличии.
Сделка состоялась, повторяю, тридцать первого января, в
пятницу. В четверг Гектор наблюдал за выселением бродяг. С ним были
телохранитель из частной компании, полисмен и четверо крепких парней из фирмы,
непосредственно готовившей и осуществившей операцию. Выселение длилось более трех
часов, что Гектор и отметил в своем отчете. Из документа, несмотря на попытку
автора скрыть эмоции, было ясно: участие в акции, пусть даже в качестве
наблюдателя, не доставило Палме большого удовольствия.
* * *
У меня защемило сердце, когда я прочитал следующее:
“Мать с четырьмя детьми, один из которых только появился на
свет, проживает в двухкомнатной клетушке без всяких удобств. Постелью служат
два брошенных на пол матраса…
В то время как женщина сражалась с полицейским, дети стояли
в сторонке и смотрели на происходящее. В конце концов семью вышвырнули на
улицу”.
Значит, Онтарио собственными глазами видел, как избивают его
мать.
В папке нашелся перечень выселенных – семнадцать человек, не
считая детей. Тот самый, копию которого кто-то подсунул мне в понедельник утром
заодно с заметкой из “Вашингтон пост”.
Под стопкой бумаг лежали не указанные в регистрационной
карточке извещения о выселении. Смысла в них не было. Бродяги не имели никаких
прав, в том числе и права быть предупрежденными о грядущей беде. Извещения
отпечатали и приобщили к делу задним числом. Скорее всего это сделал Ченс после
эпизода с Мистером в наивной попытке оправдаться. Вдруг понадобится?
Подтасовка была очевидной и напрасной: Ченс – компаньон,
небожитель не передает свое досье в чужие руки.
Этого и не случилось; досье похитили. Налицо преступление,
идет сбор свидетельских показаний и улик. Решиться на кражу мог только идиот.
Семь лет назад, при приеме на работу, я прошел через
обязательную для сотрудника фирмы процедуру снятия отпечатков пальцев. Дабы
сопоставить их с теми, что обнаружены в кабинете Ченса, требуется несколько
минут. Может быть, полиция уже выписала ордер на мой арест. Удалось ли кому-нибудь
избегнуть неизбежного?
Спустя три часа, как я раскрыл папку, почти весь пол был
усеян документами. Собрав их в прежнем порядке, я отправился на Четырнадцатую
улицу снимать копии.
* * *
В записке Клер сообщала, что пошла по магазинам. При разделе
имущества мы забыли о дорожных баулах и чемоданах, а зря – их качество говорило
само за себя. В ближайшем будущем Клер предстоит куда больше разъездов, чем
мне, поэтому я ограничился непритязательными спортивными сумками. Не желая быть
застигнутым, торопливо побросал в них самое необходимое: носки, трусы, майки,
туалетные принадлежности, туфли, кроме тех, что носил в прошлом году, – старье
она может выбросить. Вытряхнул из ящиков стола мелочь, опустошил половину
аптечки. Изнуренный физически и душевно, спустился вниз и оставил сумки в
багажнике, чтобы совершить еще одну ходку за рубашками и костюмами. В кладовой
нашел спальный мешок, последний раз я пользовался им лет пять назад. Подушка,
плед, будильник, плейер с лазерными дисками, приемник, фен, кофейник, крошечный
цветной телевизор с кухни, комплект голубых полотенец. Все.
Забив багажник, я поднялся в квартиру и на листке бумаги в
двух строках известил Клер об уходе. Положил записку рядом с той, что она
оставила мне, и закрыл дверь. В душе боролись противоречивые чувства, но сейчас
мне было не до самоанализа. Я не представлял, как должен поступать человек,
впервые бросающий свой дом. Подобный опыт у меня напрочь отсутствовал.
