Я сказал более чем достаточно. Хотя Барри и считался моим
приятелем, но услышанное наверняка слово в слово передаст боссам.
– Информация конфиденциальна.
В батарее забулькало. Внимать водяным руладам было куда
приятнее, чем продолжать беседу. Ни Барри, ни мне не хотелось ляпнуть что-то
такое, о чем пришлось бы впоследствии сожалеть.
Он поинтересовался, кто, кроме меня, работает в конторе. Я
кратко охарактеризовал наш персонал.
– Потрясающе! Не может быть! – время от времени буркал он
под нос. Наконец поднялся, пошел к двери и перед уходом спросил: – Мы еще
увидимся?
– Вне всякого сомнения.
Глава 18
Инструктаж длился около получаса – по дороге от конторы до
приюта “Добрый самаритянин” в Петворте, на северо-востоке от города. Мордехай
вел машину, я прижимал к груди кейс и чувствовал себя зайчиком, приготовленным
на завтрак удаву. На мне были джинсы, белая рубашка с галстуком и старый синий
блейзер. На ногах белые носки и удобные, разношенные кроссовки “Найк”. Бриться
я бросил.
Юрист с улицы может одеваться так, как вздумается.
Заметив мое преображение, Мордехай встал из-за стола и
громко объявил, что я готов к работе. Взгляд его задержался на кроссовках. Я
понял, что ему приходилось встречать снобов, которые, выкроив безумно дорогой
час и пообщавшись с бездомными, бог весть почему отпускали щетину и облачались
в задрипанные джинсы.
– Твоя клиентура будет самая разношерстная, – вещал
Мордехай, небрежно положив левую руку на руль, а правой сжимая стаканчик с
кофе. – Одна треть – безработные, вторая – семьи с детьми, третья –
недоразвитые. В четвертую треть входят ветераны, в пятую – лица с низкими
доходами, дающими право на дешевое муниципальное жилье, благо крыша над головой
имеется только у шестой трети. За последние пятнадцать лет было разрушено около
двух с половиной миллионов дешевых квартир, а федеральные жилищные программы
урезаны на семьдесят процентов. Так что в увеличении бродяг нет ничего
удивительного. Правительство уравновешивает бюджет за счет неимущих.
Статистикой Мордехай оперировал без видимых усилий.
В работе заключалась вся его жизнь. Приученный к
скрупулезной точности, я с трудом подавлял желание конспектировать за ним.
– Если у твоего клиента есть работа, то она самая
низкооплачиваемая, поэтому о частном жилище и речи быть не может. О нем они
даже не мечтают. Доходы вечно не поспевают за ростом квартирной платы. Люди
опускаются и опускаются, в то время как чиновничий аппарат год за годом
выгрызает из программ социальной помощи огромные куски. Вдумайся: лишь
четырнадцать процентов бездомных инвалидов получают пособие. Четырнадцать
процентов!
Мы едва не проскочили на красный свет, машина Мордехая
забаррикадировала перекресток. Послышались возмущенные гудки. Я сполз на
сиденье, со страхом ожидая аварии. А Мордехаю было абсолютно невдомек, какую
ненависть вызывает он и его автомобиль у водителей, и без того разъяренных
часом пик. Отрешенным взором он смотрел вдаль, в иной мир.
– Примерно половина бедняков тратит семьдесят процентов
дохода на оплату жилья. Бюрократы из министерства жилищного строительства и
городского развития считают, что на это им должно хватать трети. Десятки тысяч
людей у нас в городе находятся в подвешенном состоянии: один неоплаченный счет,
незапланированный поход к врачу, непредвиденная ситуация – и они теряют крыши
над головами.
– Куда же они идут?
– Очень редко прямо в приют. Сначала обращаются к
родственникам, затем к друзьям. Но те обитают в таких же условиях, а договор об
аренде ограничивает количество проживающих в одной квартире. Тому, кто нарушает
его, грозит выселение. Люди пристраивают одного ребенка у сестры, другого – у
приятеля, попадая просто между молотом и наковальней. Приюты пугают бездомных.
Мордехай отпил кофе.
– Почему?
– Далеко не каждый приют безопасен. Драка – обычное дело, но
случаются и грабежи, даже изнасилования.
Вот, оказывается, где ждет меня продолжение юридической
карьеры.
– Жаль, не прихватил пистолета.
– Ничего с тобой не случится. В городе работают сотни
добровольных помощников, и я ни разу не слышал, чтобы хоть один как-то
пострадал.
– Это вдохновляет.
Машина тронулась с места.
– Примерно половина бродяг травится какой-нибудь дрянью –
вспомни Харди. Это считается нормой.
* * *
– Что для них можно сделать?
– Не так уж много, к сожалению. Осталось несколько программ,
но найти свободную больничную койку трудно.
С Харди нам повезло, мы пристроили его в лечебницу для
ветеранов, а он взял да сбежал. Алкоголик сам знает, когда ему протрезветь.
– Чем в основном травятся?
– Спиртным. Оно обходится дешевле остального. Курят крэк, он
тоже доступен. В ходу всё, но модные наркотики им не по карману.
– Какими будут мои первые пять дел?
– Волнуешься?
– Хочется иметь хотя бы смутное представление.
– Расслабься. Работа не слишком сложная. Главное терпение. К
тебе придет клиент, которого обделили льготами, скажем, талонами на питание.
Или у него развод. Или жалоба на домовладельца. Спор о приеме на работу.
Наверняка правонарушение.
– Что именно?
– Мелочь. Власти усиленно стараются превратить бездомного в
преступника. Крупные города напринимали массу законов, цель которых – доконать
бродяг. Нельзя попрошайничать, нельзя спать на скамейке, нельзя ночевать под
мостом, нельзя хранить личные вещи в городском парке, нельзя сидеть на
тротуаре, нельзя есть на ходу. Очень многое из этой чуши суды отменяют. Умница
Абрахам убедил кое-кого из федеральных судей, что такие, с позволения сказать,
законы являются прямым нарушением первой поправки к Конституции <Первая
поправка к Конституции гарантирует гражданские свободы, внесена 15 декабря 1791
г.> . Тогда власти взялись ужесточать общие положения, касающиеся
бродяжничества и нарушения общественного порядка. Направлено это опять-таки
против бездомных. Когда человек с приличной внешностью и в хорошем костюме
пошатываясь выходит из бара, чтобы за ближайшим углом справить нужду, на него
не обращают внимания. Но напруди за тем же углом бездомный, его сразу поволокут
в участок за поведение, оскорбляющее общественные нравы. Чистки стали обычным
явлением.
