– По-разному. В среднем около трех месяцев. Это одно из
лучших заведений подобного рода, жить здесь безопасно.
Как только человек более или менее встает на ноги, приют
подыскивает ему приемлемое по ценам жилье. Во всяком случае, старается.
Мы подошли к директрисе, довольно молодой особе в черных
армейских ботинках.
– Наш новый юрист, – представил меня Мордехай.
Женщина вежливо улыбнулась и заговорила о внезапно
исчезнувшем жильце. Предоставленный самому себе, я побрел по коридору и
очутился в крыле, отведенном для семейных. Услышав детский плач, зашел в
открытую комнату.
По размерам чуть больше виденной, она была разделена на
закутки. В самом просторном на стуле сидела чудовищно толстая женщина не старше
двадцати пяти лет. Обнаженная по пояс, она кормила грудью младенца и на меня,
остановившегося почти рядом, не обратила никакого внимания.
Двое маленьких мальчишек возились на кровати. Гремело радио.
Вдруг женщина приподняла свободную грудь и кивком предложила
мне. В ужасе я пробкой вылетел в коридор, едва не сбив с ног Мордехая.
Клиенты ждали. Наш кабинет располагался в столовой.
Складной стол Мордехай позаимствовал у повара. Мы извлекли
из шкафчика необходимые формы и бланки и начали прием. Вдоль стены сидели шесть
человек.
– Кто первый? – громко спросил Мордехай, и к столу вместе со
стулом, на котором сидела, подошла женщина.
Устроившись напротив нас, она молча посмотрела на орудия
труда – ручки и блокноты – своих адвокатов: закаленного уличного бойца и
робкого новобранца.
Двадцатисемилетняя Уэйлин имела двоих детей и ни одного
мужа.
– Половина клиентов будут местными, половина придет с улицы,
– шепнул Мордехай, делая записи.
– Принимаем всех?
– Только у кого нет жилья.
* * *
Дело Уэйлин оказалось простым. Проработав некоторое время в
ресторанчике быстрого обслуживания, она внезапно уволилась. Не зная ее точного
адреса, хозяин послал зарплату невесть куда. Чек, естественно, пропал, на что
хозяину было абсолютно наплевать.
– Где вы собираетесь жить на следующей неделе? – спросил
Мордехай.
Она не знала. Может, здесь. А может, где-то еще. Сначала
нужно найти работу, а потом бог знает что будет. Если повезет, ей дадут комнату
в общежитии. Или сама снимет угол.
– Я выбью из него деньги. Чек придет в нашу контору. –
Мордехай протянул женщине визитку. – Позвоните мне через неделю.
Спрятав визитку в сумочку, Уэйлин поблагодарила нас и ушла,
оставив стул.
– Звякнешь хозяину забегаловки, представишься ее адвокатом.
Начнешь вежливо. Вздумает брыкаться – угроз не жалей. При необходимости
подъедешь туда и заберешь чек.
Я записал инструкцию слово в слово – как если бы опасался
запутаться. Владелец ресторана должен был заплатить Уэйлин за две недели работы
двести десять долларов. В последнем деле, над которым я работал, речь шла о
девятистах миллионах.
Второй посетитель был не в состоянии связать двух слов, либо
псих, либо пьяный. Либо и то и другое вместе. Похоже, ему просто хотелось
почесать языком. Мордехай вежливо сопроводил его на кухню и налил кружку кофе.
– Кое-кто из этих несчастных не может побороть соблазна
присоединиться к любой очереди, – пояснил он мне.
Под третьим номером шла жительница приюта, так что путаница
с адресом ей не грозила. Пятидесятивосьмилетняя чисто и опрятно одетая вдова
вьетнамского ветерана. Из официальных справок, вываленных на стол, следовало,
что вдова имеет право на ветеранские льготы. Но чеки отсылались на недоступный
для бедной женщины банковский счет в Мэриленде. Пока я читал бумаги, вдова
растолковывала Мордехаю причины недоразумения.
– В Ассоциации ветеранов сидят приличные люди, – успокоил он
женщину. – Мы попросим их переслать чеки сюда.
Несмотря на взятый нами хороший темп, очередь росла.
В бедах, с которыми приходили к нам люди, для Мордехая не
было ничего нового: из-за отсутствия постоянного адреса перестали приходить
талоны на питание; вынужденному съехать с квартиры домовладелец отказался
вернуть страховой залог; кому-то не выплатили субсидию на ребенка; кто-то не
получает законного пособия по инвалидности. Приняв за два часа десять
посетителей, мы разделились, я пересел к краю стола.
Моего первого клиента звали Марвис. В приюте он живет
неделю. Чисто одет, трезв, горит желанием работать.
Требуется развод. (Как, собственно, и мне.) Однако, выслушав
печальное повествование, я был готов ринуться домой и припасть к ногам Клер,
умоляя о прощении. Супруга Марвиса была проституткой и сначала, если так можно
выразиться, вполне благопристойной. Потом она попробовала крэк. Зелье привело к
наркоторговцу, тот свел с сутенером, а последний послал на панель. Жена Марвиса
продала все, что было ценного в доме, и наделала долги, с которыми он оказался
не в состоянии расплатиться. Банкротство лишило средств существования и ее и
его. Супруга подхватила детей и перебралась к сутенеру.
Марвиса интересовал механизм процедуры расторжения брака, а
поскольку я не успел стать докой в данной области, то проявил чудеса
изворотливости, дабы не разочаровать клиента. Я делал торопливые записи в
блокноте и вдруг застыл: воображение услужливо подсунуло мне Клер, сидящую в
этот самый момент у адвоката и уточняющую последние детали похорон нашей
совместной жизни.
* * *
– Сколько на все про все уйдет времени? – вернул меня к
действительности Марвис.
– Шесть месяцев. Если она не будет оспаривать.
– Что оспаривать?
– Супруга согласна на развод?
– Мы еще не говорили.
Жена, бросившая мужа год назад. Бесспорная и очевидная
измена. В суде Марвиса ждет верная победа.
Получасовая беседа принесла мне истинное наслаждение, и я
очень надеялся, что он от развода получит не меньшее.
