Гэнтри – ключевая фигура в вопросе об определении статуса
жильцов. Без него суд застопорится.
Но прежде необходимо найти Гектора Палму и убедить
предоставить в наше распоряжение копию той самой служебной записки, что убрали
из досье, либо сообщить излагаемые в ней сведения. Обнаружить Гектора не
трудно, проблема – заставить его сказать правду. Он почти наверняка не захочет
сотрудничать с нами – кто жаждет потерять работу, да еще имея жену с четырьмя
детьми?
Разбирательство в суде таило и иные сложности, первая носила
чисто процедурный характер. Как юристы, мы с Мордехаем не могли выступать в
суде от имени наследников Лонти Бертон и ее детей. Для этого нас должны были
нанять родственники. Мать и братья Лонти отбывали тюремное заключение. Мордехай
предложил направить суду петицию с просьбой назначить одного из нас доверенным
лицом семьи Лонти для защиты ее имущественных прав. Это позволит нам пока
обойтись без вызова в суд членов семейства. Если мы победим и потерпевшим
присудят компенсации, при дележе денег наверняка развернется целое побоище.
А ведь у погибших детишек были отцы. Придется устанавливать
личности родителей.
– Насчет денег подумать успеем, – сказал Мордехай. – Сначала
нужно выиграть процесс.
Мы расположились за столом перед дряхлым компьютером. Я
набивал текст, Мордехай расхаживал по комнате и диктовал.
До полуночи мы выстраивали стратегию, черновик за черновиком
отрабатывая окончательный вариант иска, споря, уточняя детали процедуры и
предвкушая громкое судебное разбирательство. По мнению Мордехая, оно могло и
должно было стать поворотным пунктом в отношении общества к судьбам бездомных.
Я же расценивал наши труды просто как восстановление
справедливости.
Глава 24
Без четверти восемь утра я подошел к конторе.
На крыльце меня встретила Руби. И как человек умудряется
выглядеть таким бодрым после восьмичасовых попыток заснуть на заднем сиденье
брошенного автомобиля?
– Пончика не найдется? – спросила она, когда я щелкнул
выключателем.
Похоже, привычки у нее формируются быстро.
– Посмотрю. Садитесь, я сварю кофе.
Вчерашние черствые пончики за ночь окаменели, но другого
съестного на кухоньке не нашлось. Я взял на заметку купить к завтрашнему утру
свежих – Руби наверняка заявится.
Пока я возился с кофе, она маленькими кусочками, дабы
произвести впечатление дамы благовоспитанной, ела пончик.
– Где вы обычно завтракаете? – полюбопытствовал я.
– Нигде.
– А обед и ужин?
– Пообедать можно у Наоми, это кухня на Десятой улице, а
ужинать хожу на Пятнадцатую, в приют.
– Что вы делаете в течение дня?
Руби, согреваясь, сложила над горячим стаканчиком ладони
домиком.
– Сижу у Наоми.
– Сколько там женщин?
– Много. Относятся к нам неплохо, но разрешают оставаться
только днем.
– Прибежище бездомных женщин?
– Вроде того. До четырех. Большинство наших ночуют в
приютах, а кое-кто и вовсе на улице. У меня хоть есть машина.
– Там знают о вашем пристрастии к крэку?
– Наверное. Они предлагали мне ходить на беседы, не одна я
такая. Бабы пьют и колются не хуже мужиков, ты же знаешь.
– Признайся, вчера не обошлось без дозы? – В жизни не думал,
что осмелюсь задать столь интимный вопрос клиенту. Похоже, Руби стала для меня
больше чем клиентка.
Руби уперлась подбородком в грудь.
– Скажи мне правду.
– Я должна была принять. Не могу я без этого.
Упрекать ее не имело смысла. Я ведь палец о палец не ударил,
чтобы помочь ей избавиться от наркотика. Именно в данный момент ее исцеление
приобрело для меня принципиальное значение.
Она попросила еще пончик, и я, завернув в фольгу, положил
последний поверх дымящегося стаканчика. К Наоми Руби опоздала.
* * *
Поход за справедливость начался с митинга у мэрии. Мордехай,
известная и почитаемая среди бездомных фигура, занял место на трибуне.
Церковный хор, облаченный в пурпурные с золотом одеяния, бодрыми гимнами
поднимал настроение собравшихся. Поодаль стояли полицейские; барьеры
перегораживали проезжую часть улицы.
БАСН обещало направить на митинг не менее тысячи своих
членов, и обещание сдержало. Огромная колонна людей, лишенных крова, но не
гордости, возвестила о прибытии явно отрепетированным скандированием. Живая
река мгновенно привлекла внимание телекамер.
Посланники братства расположились напротив лестницы и
принялись размахивать написанными от руки плакатами и транспарантами:
КОНЕЦ ПРЕСТУПНОСТИ;
ОСТАВЬТЕ НАМ НАШИ ПРИЮТЫ;
ДАЕШЬ ПРАВО НА ЖИЛЬЕ;
РАБОТЫ! РАБОТЫ! РАБОТЫ!
Перед полицейскими барьерами то и дело останавливались
церковные автобусы, к толпе присоединялись новые сотни, причем большинство
пассажиров никак не походило на бездомных. В основном это были женщины, одетые
как на воскресную проповедь. Меня теснили. Я не видел знакомых, даже Софии и
Абрахама, хотя точно знал, что они здесь. Митинг в память Лонти Бертон оказался
самой представительной и многолюдной акцией бездомных за последние десять лет.
Над толпой возвышались портреты в траурных рамках, под
фотографией погибшей молодой женщины была помещена подпись:
КТО УБИЛ ЛОНТИ?
Активисты раздавали плакаты налево и направо, охотников
держать их было хоть отбавляй даже среди членов братства, перегруженных
транспарантами.
Послышался нарастающий вой сирены. В сопровождении
полицейской машины ко входу подъехал катафалк. Шестеро крепких мужчин извлекли
черный фоб и подняли на плечи, готовые к символическим похоронам. Вслед за
первым гробом из толпы вынырнули остальные четыре – того же цвета, но поменьше
размерами.
Толпа расступилась, гробы поплыли к лестнице, хор затянул
прощальный псалом, и на глаза у меня навернулись слезы. Один гробик олицетворял
Онтарио.
На поднятых руках люди передавали гробы друг другу.
