О да, пресса! Ведь сенсация. Не банальная расправа с
сослуживцами, а захват целой группы почтенных юристов повредившимся в рассудке
бродягой.
Однако интервью срывалось: бывшие жертвы потихоньку
разошлись, террорист получил пулю в лоб, динамит никому больше не угрожал.
Господи, а могла бы выйти такая история! Стрельба, взрыв, звон битого стекла,
на тротуаре ошметки человеческих тел. Прямой репортаж в программе девятого
канала сегодня затмил бы все остальные новости дня.
– Я отвезу тебя домой, – предложила Полли. – Пошли.
Приятно было подчиниться ее заботе. В голове у меня
беспорядочно кружились обрывки мыслей, соединить которые не хватало сил.
Через запасный выход мы покинули здание. До боли в легких я
вдыхал холодный ночной воздух и не мог надышаться. Пока Полли бежала к своей
машине, я прятался в темноте, наблюдая за продолжавшимся на стоянке спектаклем:
вокруг полицейских автомобилей, машин “скорой помощи”, фургонов телевизионщиков
суетились люди. Пригнали даже пожарную машину. Одна “скорая” подъехала ко входу
задом, наверное, для того, чтобы отвезти тело Мистера в морг.
Жив! Жив! Это слово вертелось у меня на языке. Я чувствовал,
что улыбаюсь. Жив!
Крепко смежив веки, я принес Господу краткую, но искреннюю
благодарность за избавление от террориста.
Полли вела машину, ожидая, когда я заговорю. Из глубин
подсознания начали выплывать звуки. Резкий щелчок затвора снайперской винтовки.
Затем – когда перекрестие прицела нашло цель – выстрел. Беспорядочный топот ног
бросившихся к двери заложников.
Что, собственно, я видел? Помню стол, на котором сидели,
опустив глаза долу, семеро моих коллег, помню, как Мистер направил пистолет в
голову Амстеда. Когда снайпер нажал на курок, я стоял у Мистера за спиной. Что
помешало пуле, пронзив его, продолжить полет и поразить меня? Ведь стены и
двери пуля пробивает насквозь.
– Он не хотел убивать нас, – едва слышно произнес я.
– В таком случае зачем он пришел? – с чувством облегчения от
того, что я наконец заговорил, спросила Полли.
– Не знаю.
– Чего он хотел?
– Он так и не сказал. Поразительно, но он вообще почти не
говорил. Час за часом мы просто сидели и смотрели друг на друга.
– Почему он не стал разговаривать с полицией?
– Кто знает! Это было самой большой его ошибкой. Не отключи
он телефоны, я смог бы убедить полицию, что он не собирается убивать нас.
– Но ты же не винишь их в его гибели?
– Не виню. Напомни потом, чтобы я написал им письма.
– Ты выйдешь завтра?
– А что делать!
– Я подумала, тебе потребуется хоть один свободный денек.
– Мне потребуется год. Деньком здесь не обойдешься.
Мы с Клер жили на третьем этаже многоквартирного дома на
Пи-стрит в Джорджтауне. Полли остановила машину у бровки. Поблагодарив ее, я
выбрался с переднего сиденья.
Темные окна свидетельствовали, что Клер еще не вернулась.
С Клер я познакомился через неделю после того, как приехал в
Вашингтон, сразу по окончании университета.
Меня ждала отличная работа в преуспевающей фирме, блестящее
будущее – такое же, как у пятидесяти моих однокурсников. Клер тогда писала
диплом по политическим наукам в университете. Одно время ее дед был
губернатором штата Род-Айленд, у семьи на протяжении нескольких поколений
складывались хорошие связи.
Как и во многих других крупных фирмах, в “Дрейк энд Суини” к
новичку в течение первого года относились скорее как к новобранцу. Шесть дней в
неделю я просиживал за столом по пятнадцать часов в день, и с Клер мы виделись
только по воскресеньям. Вечером я возвращался в офис. Нам казалось, что,
поженившись, мы сможем больше времени Уделять друг другу. Во всяком случае,
хотя бы спать будем месте. Спали мы действительно в одной постели, однако это
было почти все, что мы делали сообща.
Пышное бракосочетание, коротенький медовый месяц.
Едва первые восторги улеглись, я вновь стал девяносто часов
в неделю проводить за рабочим столом. В течение трех месяцев супружеской жизни
восемнадцать дней прошли впустую, без всякого секса. Клер вела счет.
Год она держалась молодцом, но потом устала от недостатка
моего внимания. Я сочувствовал ей. Но в фирме не было принято, чтобы молодые
сотрудники начинали карьеру с жалоб. В среднем из выпускников юридического
факультета компаньонами фирмы становятся процентов десять, конкуренция среди
коллег беспощадна. Еще бы, ведь счастливчика ждет награда – по меньшей мере
миллион долларов в год. Подбивка счетов гораздо важнее, чем семейная жизнь, так
что разводы в нашей среде давно стали обычным явлением. У меня и мысли не
мелькало обратиться к Рудольфу с просьбой хоть как-то уменьшить нагрузку.
Второй год оказался еще менее романтичным. Пошли ссоры. Клер
окончила учебу, получила отвратительную должность в министерстве торговли и
постепенно превратилась в глубоко несчастного человека. Я не мог не заметить
этого.
Я проработал в фирме четыре года, когда ко мне начали
поступать завуалированные предложения о компаньонстве.
Мои молодые сослуживцы ловили подобные намеки и
анализировали их. По общему мнению, я уверенно шел лидером гонки. Но для успеха
необходимо было приложить больше усилий.
Клер поступила в медицинскую школу. Ей надоело сидеть дома
перед экраном телевизора, и она решила, по моему примеру, заняться карьерой. Я
приветствовал идею, снимавшую с меня значительную долю вины перед Клер.
Довольно скоро выяснилось, что Клер проводит дома меньше
времени, чем я. Мы оба превращались в бездумных трудоголиков. Перестав
ссориться, мы попросту медленно дрейфовали в разные стороны. У нее были свои
друзья и интересы, у меня – свои. К счастью, нам удалось избежать повторения
себя в потомстве.
Мне было жаль, что все складывается таким образом.
Мы же когда-то любили друг друга, и мы же позволили нашей
любви уйти.
В темной квартире впервые за эти годы я почувствовал,
насколько мне не хватает Клер. После того как посмотришь в глаза смерти, тянет
выговориться. И хочется, чтобы кто-то погладил тебя по плечу, сказал, что ему
без тебя плохо, – хочется быть нужным.
Я зажег свет, плеснул в стакан водки, бросил лед и уселся на
диван. Задымил сигаретой. Мысленно переключился на те шесть часов, что провел в
обществе Мистера.
