Оценка потерянных доходов Лонти Бертон оказалась весьма
либеральной. Зная, что молодая женщина на протяжении жизни почти не работала,
фирма проявила редкостное великодушие. Имея от роду лишь двадцать два года,
Лонти в ближайшее время так или иначе нашла бы постоянную работу, пусть с
минимальным окладом, рассудили грамотные юристы. До естественной кончины она
оставалась бы человеком разумным и свободным от пороков пьянства, наркомании и
распутства.
Повысив на каких-нибудь курсах квалификацию, она получала бы
оклад, скажем, вдвое превышающий минимальный, усердно трудилась бы до
шестидесяти пяти лет. Пересчитав гипотетические доходы с учетом инфляции,
Рафтер определил, что Лонти Бертон понесла убытков на пятьсот семьдесят тысяч
долларов.
Ран или ожогов на телах не зафиксировано, семья умерла во
сне, значит, боль и страдания компенсации не подлежат.
Итого общая сумма семьсот семьдесят тысяч долларов.
Вывод: жизнь молодой, не успевшей получить образование
матери и ее детей не дорого стоит.
– Дудки! – заявил Мордехай. – Эти деньги я выбью из
присяжных за одного мертвого ребенка.
В самых недвусмысленных выражениях он и камня на камне не
оставил от тщательно скалькулированных аргументов “Дрейк энд Суини”. Его
нисколько не интересовало решение жюри в Далласе или Сиэтле. Ему не было дела
до процессуальных тонкостей в Омахе. Мордехай хорошо знал свою силу здесь, в
Вашингтоне, и этим определялось все.
Если противная сторона надеется дешево откупиться, то ему не
о чем с ней разговаривать.
Артур принялся убеждать Мордехая в чистоте намерений фирмы,
а Рафтер моментально нашел лазейку:
– Итоговая цифра поддается корректировке. Мы всегда сможем
договориться.
Мордехай обратил внимание ответчиков на отсутствие в
выкладках штрафных санкций:
– Состоятельный юрист, компаньон богатой фирмы, сознательно
закрывает глаза на незаконное выселение, в результате которого мои клиенты
оказываются выброшенными на улицу и гибнут. Честно говоря, джентльмены, это
классический пример ситуации, когда суд просто обязан наложить на виновного
штраф в пользу потерпевшего. Тем более в нашем округе.
Слова “в нашем округе” означали только одно: чернокожее
жюри.
– Мы можем договориться, – повторил Рафтер. – Какая сумма
вас устроит, сэр?
Мы с Мордехаем обсуждали этот вопрос. Цифра в десять
миллионов была взята с потолка. С не меньшим успехом мы могли назвать и сорок,
пятьдесят, даже сто миллионов.
– По миллиону за каждого, – без колебаний отчеканил
Мордехай.
Требование не сразу дошло до сознания присутствовавших.
– Пять миллионов? – пролепетал ошеломленный Рафтер.
– Пять жертв – пять миллионов.
По блокнотам забегали ручки. После продолжительной паузы
Артур попытался доказать Мордехаю некоторую несостоятельность нашей теории.
Доля ответственности за гибель пяти человек, заметил он, лежит и на
разыгравшейся стихии.
Мордехай прервал возникшую было содержательную дискуссию о
погоде:
– Присяжные с интересом узнают, что в Вашингтоне в феврале
стоят морозы и время от времени случаются снежные бури.
Для меня ссылку на жюри он пояснил так: “Они панически
боятся суда”.
* * *
Наши доводы, сказал Мордехай Артуру, выдержат любые атаки
ответчиков. Выселение – заранее спланированная акция или результат
непростительной небрежности – состоялось. Его последствие для наших клиентов,
то есть жизнь под открытым небом в самое холодное время года, было абсолютно
предсказуемым. Никакого труда не составит довести эту восхитительную по
простоте идею до сознания любого жюри присяжных, а уж у наших добрых сограждан
она встретит особое понимание.
Устав от споров насчет ответственности, Артур удалился в
область, где чувствовал себя наиболее уверенно. Разговор зашел обо мне, точнее,
о моей краже. Позиция фирмы по данному вопросу осталась непоколебимой. Если мы
отзовем иск, то они откажутся от уголовного обвинения, однако дисциплинарное
наказание я должен понести в любом случае.
– И чего же они хотят?
– На два года лишить тебя лицензии, – сообщил помрачневший
Мордехай.
Согласиться было немыслимо.
– Я сказал, что они сошли с ума, но мои слова не произвели
на них впечатления, – повинился Грин.
Я промолчал. Два года. Два года!
Разговор в кабинете Артура вернулся к деньгам, но
сколько-нибудь значительного прогресса Мордехаю добиться не удалось. Фактически
ни на одно из его предложений фирма не согласилась. Решили в самое ближайшее
время встретиться еще раз. Под конец Мордехай вручил им копию искового
заявления Маркуса Диза, которое только предстояло зарегистрировать в суде.
Позже будут и другие, заверил он собравшихся. Мы планировали еженедельно
оформлять по два иска – до тех пор, пока не разыщем всех выселенных.
– Вы и газетам собираетесь передавать каждую копию? –
осведомился Рафтер.
– А почему бы нет? После регистрации в суде иск может быть
обнародован.
– Пресса и так избаловала нас вниманием.
– Первыми кидаться грязью начали вы.
– Что?
– Вы организовали публикацию об аресте Майкла Брока.
– Ложь.
– Откуда в таком случае “Вашингтон пост” взяла его
фотографию?
Артур приказал Рафтеру заткнуться.
Больше часа я просидел в кабинете за запертыми дверями,
уставясь в голую стену, прежде чем у меня выстроилась относительно стройная
схема конфликта. Фирма готова расстаться с кучей денег, лишь бы избежать
дальнейшего унижения в глазах общества и огласки, которая неминуемо ведет ее к
разорению. Если я верну досье, фирма снимет обвинение в краже. Но требование
морального удовлетворения останется в силе.
По их мнению, я не только перебежчик, на мне полностью лежит
ответственность за происходящее. Я связующее звено между их грязными секретами,
спрятанными в башне из слоновой кости, и обрушившимся на фирму позором. За одно
это меня следует ненавидеть, а угроза лишиться накопленных и грядущих богатств
вообще взывает к беспощадной мести.
