Если в последний момент я сломаюсь и пойду на попятную,
Мордехай потеряет ко мне всякое уважение. Смысл жизни для него заключается в
поддержке слабого. Мир, в котором он живет, населяют бездомные. Они хотят сущие
пустяки: кусок хлеба, сухую постель, оплачиваемую работу, собственный угол.
Крайне редко причины их бед оказываются так непосредственно связанными с
деятельностью гигантских частных предприятий.
Деньги для Мордехая ничего не значат; победа в суде никак не
меняет его жизнь; клиенты наши мертвы. И тем не менее он не допускает мысли
урегулировать проблему мирным путем – без суда. Мордехаю необходим громкий,
скандальный процесс. Не ради славы. Пусть общество увидит наконец ужас, среди
которого вынуждены жить многие его члены. Иногда суд нужен не для наказания
виновного, а для воззвания к общественной совести.
Дело осложняется только мной. Мое бледное интеллигентное
лицо располосуют стальные прутья тюремного окошка. Потеря лицензии обречет меня
на голодную смерть.
– Я не собираюсь бежать с корабля, Мордехай.
* * *
– Никто и не ждет, Майк.
– Как тебе такой вариант: мы убеждаем их заплатить
приемлемую сумму, они снимают свои обвинения и оставляют в покое мою лицензию?
И вообще, что произойдет, если я расстанусь с ней на некоторое время?
– Прежде всего это подорвет твою профессиональную репутацию.
– Звучит пугающе, но не убийственно.
Я очень надеялся, что голос мне не изменяет. Мысль о
бесчестье кидала в пот. Уорнер, родители, друзья, однокашники, Клер, даже
бывшие коллеги из “Дрейк энд Суини” – то подумают они?
– Два года ты не сможешь заниматься юридической
деятельностью.
– То есть я потеряю работу и здесь?
– Нет, конечно.
– А что я буду делать?
– Кабинет остается за тобой. Будешь вести прием клиентов в
БАСН, у “Доброго самаритянина” – там, где ты уже был, – как полноправный
сотрудник. Только называться будешь не юристом, а социальным работником.
– Другими словами, ничего не изменится?
– Очень немногое. Возьмем Софию – она управляется с огромным
числом клиентов, половина города считает ее адвокатом. Когда необходимо
рассмотреть вопрос в суде, туда отправляюсь я. Точно такое же положение займешь
и ты.
Законы, по которым живет улица, пишутся теми людьми, которые
их исполняют.
– А если меня уличат?
– Кто? Грань между социальным работником и юристом весьма
размыта.
– Два года – большой срок.
– И да и нет. Мы не обязаны соглашаться именно на два года.
– Боюсь, в этом вопросе ни на какие уступки они не пойдут.
– Завтра разрешено торговаться по любым пунктам. Но тебе
нужно подготовиться. Покопайся в архивах, попробуй отыскать прецедент.
Посмотри, как другие суды поступали при подобных ситуациях.
– Думаешь, такое бывало?
– Не знаю. Могло быть. В стране миллион юристов.
Мордехай опаздывал на какую-то встречу. Я поблагодарил его,
и мы вместе вышли из конторы.
Я отправился в джорджтаунскую юридическую школу,
расположенную неподалеку от Капитолийского холма. Библиотека там была открыта
до полуночи. Отличное место, где заблудшая душа может поразмыслить над тем, как
жить дальше.
Глава 37
Зал, где рассматривал дела судья Де Орио, находился на
втором этаже Моултри-билдинг, путь к залу пролегал мимо кабинета Киснера, где
меня поджидал процесс по обвинению в краже. И тут и там у окон в коридоре
адвокаты по уголовным делам негромко беседовали с клиентами, один вид которых
вопил о пороке. Я не мог поверить, что мое имя появится в одном ряду с именами
бандитов.
Мне хотелось явиться к судье точно в назначенное время, хотя
Мордехай находил это глупым. Я считал, что малейшее опоздание Де Орио,
известный фанатичной пунктуальностью, сочтет непозволительной роскошью. Однако
при мысли прийти на десять минут раньше и стать объектом изучающих взглядов и
перешептываний Дональда Рафтера и его компании мне делалось тошно. А находиться
поблизости от Тилмана Гэнтри я вообще был согласен только в присутствии судьи,
Я предполагал устроиться за барьером, на месте для присяжных, и, не привлекая внимания,
наблюдать за переговорами. Когда мы с Мордехаем вошли в зал, часы показывали
без двух минут час.
Помощник судьи раздавал листки с повесткой дня. Жестом он
указал мне на кресло за барьером, а Мордехая усадил сбоку от него, на место для
свидетелей. Уилма Фелан уже прибыла и откровенно скучала – согласно сценарию,
от нее не требовалось никаких показаний.
Длинный стол защиты делили ответчики: представители “Дрейк
энд Суини” с одной стороны, Тилман Гэнтри и два его адвоката – с другой, в
центре, играя роль буфера, размещались два типа из “Ривер оукс” и три их
советника. В повестке дня перечислялись присутствующие. За столом защиты я
насчитал тринадцать человек.
Тилман Гэнтри виделся мне лощеным красавцем с обилием колец
и в пиджаке с блестками. Я ошибся. Его отлично сшитый костюм стоил бешеных
денег, Гэнтри был экипирован лучше своего адвоката, он невозмутимо читал
какие-то бумаги.
Отстаивать свои интересы фирма прислала Артура, Рафтера,
Натана Маламуда и Барри Нуццо. Присутствие трех бывших заложников можно было
рассматривать как некий намек: из всех терроризированных Мистером сотрудников
не сломался никто – кроме меня. Что с тобой случилось, Майкл?
Пятым в команде “Дрейк энд Суини” был Л. Джеймс Субер,
адвокат страховой компании, его услугами фирма пользовалась для защиты от
убытков, понесенных в результате незаконных актов собственных сотрудников. Я
сильно сомневался, что фирма получит хоть какую-то страховку: полис не покрывал
действий, совершенных умышленно, то есть таких, как кража или сознательное
нарушение норм общественной морали. Другое дело профессиональная небрежность
или юридическая ошибка. Страховки от намеренного злоупотребления не
существовало. Брэйден Ченс не просто проглядел примечание к параграфу закона
или пункт расписанного до мелочей регламента – он принял хорошо обдуманное
решение о выселении, будучи прекрасно осведомлен, что так называемые захватчики
на самом деле являются обычными квартиросъемщиками.
Похоже, что между “Дрейк энд Суини” и представителем
страховой компании начнется невидимая миру борьба.
Что ж, пусть дерутся.
