Из внутренних угроз совершенно справедливо руководство России выделяет коррупцию, проникшую во все поры нашей жизни. По данным Международной организации по борьбе с коррупцией, Россия прочно находится среди последних по «коррупционному рейтингу» – в декабре 2010 года была 154-й из 179 стран, годом ранее – 146-й, в 2008 году – 147-й.
В экономике коррупция тормозит столь необходимую стране здоровую конкуренцию, без которой не может состояться переход к цивилизованному рынку, в целом ряде случаев препятствует обновлению явно устаревших – и физически, и морально – основных фондов предприятий, внедрению высоких технологий, изобретений, открытий. Разветвленная коррупция становится препятствием привлечения в Россию иностранных инвестиций. Можно привести целый ряд примеров, когда крайне выгодные стране инвестиционные предложения зарубежных фирм не были реализованы, так как местные власти не получили столь распространенного «отката». Да что говорить, в Торгово-промышленную палату обращаются десятки предпринимателей, которые раскрывают картину в целом: по их словам, практически ни одной сделки по государственной линии на всех уровнях в России нельзя осуществить без «откатов» чиновникам.
Ржавчина коррупции разъедает государство, что наносит несомненный вред его организующей роли в обществе. В такой ситуации отсутствует доверие к государственным структурам со стороны большинства населения. Зло коррупции и в том, что она разлагает само общество, наносит серьезный удар по его нравственности. Опасность заключается в привыкании людей к коррупции, когда дача взятки, как правило, сопутствует контактам с чиновниками с целью решения любого вопроса. И это считается нормальным.
В общем и целом можно прийти к выводу, что без искоренения коррупции или хотя бы значительного снижения ее уровня в России не удастся провести модернизацию, а в списке стран, подверженных коррупционному воздействию, мы будем сохраняться на постыдных последних местах.
Что мешает борьбе с коррупцией? В первую очередь широко известные лазейки, которыми пользуются чиновники, чтобы обойти антикоррупционные меры. Например, ужесточаются требования точно отобразить в декларациях доходы, собственность на недвижимость государственных служащих всех рангов, их супруг и малолетних детей. Но при этом закрываются глаза на то, что чиновник может записать свое имущество на взрослых детей, родственников, доверенных лиц. Так и делается, в результате чего государственный служащий с умеренными доходами может фактически владеть и владеет шикарными особняками, автомашинами высокого класса и т. д. В. В. Путин выступил с инициативой контроля не только над доходами, но и над расходами чиновников. Эта мера, если она будет осуществлена, несомненно, окажется более действенной.
Судебные дела по коррупции доводятся лишь до определенного уровня – отсекаются те коррупционные связи, которые ведут выше. Подобные ограничения в судебном рассмотрении коррупционных дел выхолащивают борьбу с этим злом. При ограниченной борьбе с коррупцией невозможно ее искоренить.
Однако, даже учитывая распространенность коррупции в стране, не согласен с призывами начать тотальную войну со взяткодателями и берущими взятки. Это может создать такую волну противоречий, которая захлестнет страну, выведет ее из равновесия, не даст ей возможность развиваться. К тому же «взятка» «взятке» – рознь. Я помню, когда мы вместе с С. А. Ситаряном, будучи аспирантами экономического факультета МГУ, стали первыми, кого поселили в новом здании на Ленинских горах, – тогда еще на каждого аспиранта приходилась достаточно большая комната в 11 кв. метров. Узнав, что у коменданта есть коврики, мы попросили постелить их в наших комнатах и отблагодарили его двумя бутылками хорошей водки. Была ли это взятка? А если благодарный пациент преподносит вылечившему его врачу подарок, нужно ли его и врача привлекать к ответственности? Естественно, другая ситуация, если врач требует мзду за то, чтобы положить в больницу и лечить больного. Это, без всяких сомнений, вымогательство взятки.
Очень мне понравилось заключение заместителя министра экономического развития России А. Клепача, который сказал во время дискуссии в Академии народного хозяйства: «Надо сделать так, чтобы в России интеллектуальный труд, труд, связанный с предпринимательством, а не с властной или природной рентой, позволял иметь достойные доходы. Только когда ученый, учитель и врач в России смогут зарабатывать достойные деньги, мы получим инновационную экономику, а не только страну, которая экспортирует нефть, девушек и будущих лауреатов Нобелевской премии»
[217].
В неменьшей степени, чем коррупционная угроза, над Россией нависает опасность технико-технологического отставания. Об этом много написано выше. Хочу лишь добавить: если не возьмемся за ум, если не нацелим в максимальной степени государственную политику на создание комплекса условий, способных воспрепятствовать такому отставанию, у России не будет будущего как у великого государства. Созданием «инновационных пятен» на карте России такую участь не предотвратить – нужны решительные и комплексные меры, раскрепощающие научно-технологический потенциал нации.
Уже было сказано и об угрозе разбалансирования межнациональных и межконфессиональных отношений в России. К этой теме непосредственно примыкает сложная ситуация на Северном Кавказе. До сего времени Центр шел двумя путями для урегулирования положения. Первый – условно говоря, «кадыровский эксперимент», когда Москва признает больше прав за северокавказскими лидерами, рассчитывая в том числе на то, что они сыграют ведущую роль в подавлении боевиков. События в Чечне демонстрируют много аргументов в пользу такого пути. Однако существуют и немалые издержки, среди которых вынужденное согласие с тем, что власть на местах не только может, но и перерастает во всевластие, не ограниченное законом. Второй путь – условно говоря, «хлопонинский эксперимент»: создание Северо-Кавказского федерального округа, применение комбинации из социально-экономических мер и решительных силовых приемов против вооруженных нелегальных формирований с целью все большего втягивания Северного Кавказа в российские государственные структуры.
Думаю, что применимы оба этих пути с учетом их естественной корректировки по ходу дела. Но при этом, как представляется, необходимо не просто принимать во внимание, но исходить из ряда реальностей. Главная из них – объективный процесс роста влияния ислама. Волна исламизации – глобальный феномен
[218]. Следует, очевидно, учитывать, что происходившее в течение двух столетий включение Кавказа в Российское государство осуществлялось в условиях не подъема, а упадка мирового ислама. Сегодня положение принципиально иное, и было бы ошибкой абстрагироваться от влияния взрывного подъема мирового ислама на положение на Северном Кавказе.
Но подъем исламизма на Северном Кавказе обладает рядом особенностей. Среди мусульман в странах Западной Европы, например, распространяются главным образом требования к «титульной нации» признать их права на исключительность – в одежде для женщин, в образе жизни, то есть без нарушения существующих конституций. А у нас, на Северном Кавказе, остроту приобрела вооруженная борьба «боевиков», ставящих своей целью исламизацию существующих государственных структур. Уход в лес многих молодых людей, думаю, преобладающего большинства, не вызван поголовно столь распространенной версией – местью за погибших близких родственников. Далеко не все они стали боевиками из-за того, что в условиях повальной безработицы им нечем заняться. Нельзя сбрасывать со счета, что под влияние экстремистских исламских проповедников многих из них подталкивает возрастающее нежелание мириться с охватившей местную властную структуру коррупцией, распространившимся вглубь и вширь беззаконием – все это на Северном Кавказе выражено гораздо в более контрастных тонах, чем на других территориях России.
