И тут же встрял Шрапштейн. Он поднял палец и сразу пошел говорить – этакий зубастый ученик, который не нуждается в знаке учителя, чтобы вмешаться в его речь.
– Прошло больше суток с тех пор, как он исчез, да?
– Не совсем. Мать поняла, что он не был в школе, только в среду после обеда, когда сын не вернулся домой, – рассказал Авраам. – Фактически она пришла в участок в среду под вечер, но не была однозначно уверена, подавать ли заявление о его пропаже.
Илана пока не произнесла ни слова. А Эяль все не умолкал:
– Что значит «не была однозначно уверена»? Кто с ней говорил?
– Дежурным инспектором был я, – сказал Авраам Авраам. – Она пришла к вечеру и колебалась, подавать ли жалобу…
На этом Лим его прервала.
– Продолжай, – сказала она. – Сейчас эти подробности не имеют значения. Если это окажется важным, мы к ним вернемся. Поехали дальше.
Авраам продолжил:
– Как уже было сказано, в четверг расследование продолжилось. В СМИ и в Интернет были переданы сообщения и состоялись первичные допросы членов семьи, знакомых и соседей. Произведен первоначальный обыск в комнате подростка, включая проверку его компьютера и мобильного телефона. Кроме того, еще раз сделаны стандартные звонки в разведывательно-координационные центры. Следует указать, что обращений от гражданских лиц было сравнительно мало – может быть, потому что в новостях об этом нет ничего, кроме кратких объявлений. В сообщениях, поступивших в информационно-справочные службы, не содержится никакой конкретной информации, которая продвинула бы расследование…
– Не считая анонимного звонка, из-за которого мы в субботу полдня крутились и чистили дюны, – снова встрял Шрапштейн.
Элиягу Маалюль был словно не в своей тарелке. Может, чувствовал, что чего-то не усек в разговоре.
– Что за дюны? – спросил он.
– Сейчас подойду к этому… – сказал Авраам. – Собственно, вот. В пятницу вечером в дежурную часть поступил анонимный звонок, и звонивший сказал, что тело подростка спрятано в песках, на стройке Пэ-триста. Проверить эту информацию возможности не было, тем не менее я решил провести вчера утром ограниченный поиск на территории, чтобы исключить эту вероятность. А также из-за минимального шанса, что, может, подросток и вправду находится там, живой, но раненый, не способный самостоятельно передвигаться или без сознания.
– Если есть такое подозрение, – вскинулся Шрапштейн, – то с вечера пятницы до утра субботы дожидаться нельзя.
– Ты прав, но ночной поиск требует совершенно другого оборудования и затрат, и вы знаете, насколько это сложно.
– Это решение Ави принял с моего ведома, – сказала Илана.
– И, приняв такое решение, вы этот вариант полностью исключили? – спросил Элиягу.
Его серьезность и молчаливость напоминали Аврааму Аврааму отца, каким тот был до инсульта. Маалюль был низеньким, очень щуплым и смуглым. Глубоко посаженные глаза, большие и терпеливые, и вопросы, всегда прямые и честные, без подковырок, вызывали у его собеседников желание излить душу, даже когда он просто спрашивал, как они поживают. Его решение заняться проблемами подростков, принятое больше двадцати пяти лет назад, было продиктовано искренним желанием помочь тем девчонкам и мальчишкам, у которых, возможно, еще есть шанс изменить направление в жизни. В душе он был больше социальным работником, чем полицейским, но Авраам считал его следователем, работать с которым – одно удовольствие. Гением его не считали, но он все делал очень тщательно, скромно и без шумихи.
– Не на сто процентов, – сказал Авраам. – Но думаю, что да. Мы, конечно, не пользовались тяжелым оборудованием, но территорию прочесали тщательно. Нашли там несколько одежек, но семья мальчишки сказала, что это не его.
Маалюль кивнул.
– А из телефона-автомата, из которого звонили, ничего выжать не удалось? – спросила Лим.
– Пока что ноль, – ответил Авраам.
Затем он раздал коллегам листки из папки дела и сказал:
– Я сделал копии всех записей дознания. Илана их уже прочитала. Ничего существенного там нет. Компьютером пропавший не то чтобы активно пользовался. У него есть один электронный адрес и очень мало контактов. В большинстве своем это реклама, а последний его мейл послан примерно неделю назад. Страницы на «Фейсбуке» у него нет.
– Порносайты? Сайты азартных игр? – спросил Шрапштейн. В последние годы этот вопрос задавался почти при каждом расследовании, будто рысканье по Интернету было источником всех преступлений и основным путем к их раскрытию.
– Что-то, связанное с порно, в компьютере вроде есть, но ничего особенного. Дома только один компьютер, который стоит в комнате пропавшего подростка и его маленького брата. И не думаю, что у него было много возможностей заходить на порносайты. Я попросил вычислительный центр проверить также историю поиска в сайтах путешествий, турагентств, но они ничего не нашли. В основном его интересы были связаны с компьютерными играми и игровыми сайтами. Расспросы приятелей и родственников тоже не дали дельной информации, которая продвинула бы розыск. Никто понятия не имел о возможном побеге мальчишки, нет и истории поведенческих нарушений. Мы знаем только, что в прошлом этот подросток дважды сбегал из-за ссор с родителями. Правда, всего на несколько часов, но, возможно, это указывает на вероятность решительного побега. Пропавший оканчивает одиннадцатый класс, и он вполне хороший ученик в гимназии Кугель. Считается тихим мальчиком. Не очень популярным, но конфликтов с ребятами у него нет. Никаких свидетельств о том, что он подвергался издевкам или насмешкам одноклассников. Не помню, сказал ли я, что никаких указаний на правонарушения тоже нет.
Авраам поднял голову от бумаг и взглянул на Илану. Та вздохнула. Сколько раз за эти последние четыре года, с тех пор как ее назначили начальницей Отдела расследований и разведки Тель-Авивского округа, они вот так часами сидели в ее кабинете, перекапывали данные, вслух читали друг другу выдержки из стенограмм допросов, пытались понять их то так, то эдак, приставляли факт к факту, чтобы слепить гипотезу… И когда они успешно завершали какое-то расследование, которое поначалу вроде как заводило их в тупик, это происходило здесь, в ее кабинете, благодаря этим их посиделкам.
– Короче говоря, нету у нас никакой зацепки, – сказал Элиягу Маалюль.
– Нету. Хотя я считаю, что речь идет о побеге, который, быть может, каким-то образом сорвался, или же о суициде, – заявил Авраам.
– Почему?
Инспектор с минуту поколебался под мягким взглядом красивых глаз Маалюля.
– В основном потому, что у пропавшего нет уголовного прошлого и мы не узнали ничего, что связывало бы его с уголовщиной. Но еще и из-за свидетельских показаний, собранных по его делу, и из-за чего-то в семье, что мне пока трудно зацепить. Он производит впечатление парня, у которого почти нет друзей. Очень-очень закрытого. Который не делится с родителями. По опыту знаю, что такая черта может указывать на возможность побега или суицида. Впрочем, можешь меня поправить.
