– Надо подумать, что делать со СМИ, – сказал Эяль. – Может, стоит заказать репортаж в новостях на одном из каналов? Самим-то им не придет в голову к нам обратиться.
Во всем округе не было полицейского, который не знал бы, что сестра Эяля Шрапштейна – режиссер-постановщик на Десятом канале и что любое мелкое расследование он может превратить в сюжет для телевизионных новостей.
Авраам Авраам отрешился от разговора коллег. Когда инспектор пришел рано утром в участок, адреналина в нем было хоть отбавляй, и он был уверен, что заседание у Иланы вдохнет жизнь в расследование, увязшее там, в дюнах. На минуту он до того вдохновился, что решил, будто все разрешится еще сегодня. Но потом что-то скисло.
Полковник тем временем сказала:
– Со СМИ мы малость подождем. Я хочу попридержать информацию, о которой мы пока ничего толком не знаем. А, и вот еще что. Отец Офера, который, если я правильно понимаю, сегодня возвращается в Израиль. Он – активист холонского филиала партии Авода и один из глав профсоюза моряков. Мне уже звонили, выясняли, как мы продвигаемся и что делаем, чтобы вернуть его сына домой. Короче говоря, вводить их в курс дела не стоит.
Трое следователей встали, и Элиягу Маалюль сказал:
– По коням!
Авраам Авраам спросил его, почему на нем плащ, и Маалюль ответил:
– Что значит почему, Ави? Защита от ветра.
* * *
Илана открыла широкое, глядящее на улицу окно и поставила на стол маленькую стеклянную пепельницу. С улицы Саламе вместе с автобусным шумом хлынула внезапная волна воздуха, принесшая Аврааму какое-то облегчение.
– Видок-то у тебя загнанный, – сказала она.
– Устал, – ответил инспектор, закурив сигарету.
– Из-за того, что было в среду вечером? – Как только они остались вдвоем, голос Иланы зазвучал теплее.
– Не знаю.
– Не принимай ты этот вечер слишком близко к сердцу. Ты что-то решил, может, верно, а может, и нет, – но, с точки зрения полицейского, понять тебя можно, и принять тоже. В любом случае не застревай на этом. Перед тобой – сложное расследование, и ты должен заняться им сейчас, быстро, но сосредоточенно и на свежую голову. Кофе хочешь? У нас десять минут.
Авраам недоверчиво посмотрел на Илану.
– На свежую голову? – повторил он ее слова.
– Да, на свежую голову. А что, возражаешь? Невозможно проводить расследование, мучаясь виной, да еще когда мы не знаем, есть ли у нас причина чувствовать себя виноватыми. Я знаю, что ты на такое способен. Мы достаточно долго работаем вместе.
– Причина, конечно же, есть. Даже если мы обнаружим, что ничего это не изменило бы. Нельзя было без всяких яких отсылать ее из участка. Я прочитал ей нотацию про то, какой зряшний у нее страх и как Офер в ту же ночь вернется домой.
– Нотацию про разные загадочные истории и про то, почему нет триллеров на иврите? Ты вроде поклялся покончить с этим.
Своей милой улыбкой и теплом в голосе Илана попыталась снять тяжесть с его души. Они знали друг друга почти девять лет. До того, как эта женщина получила звание полковника и встала во главе Отдела расследований и разведки, она была просто участковой Иланой Лим, одной из следаков полиции, высоко ценимой тель-авивским начальством. Через несколько месяцев после окончания офицерских курсов и начала работы в округе Аялон, Авраам был подключен к ее группе, расследовавшей дело болгарского адвоката, нагревшего своих престарелых клиентов на миллионы шекелей. Его тогда поразила прямота, с которой Илана держалась с ним – без скрытничаний и опасений. Поразило ее умение прислушаться к тому, что он говорил. Они вместе разработали план, который сломал адвоката после десятков часов изнурительных дознаний. Авраам был потрясен ее способностью создать атмосферу дружбы и взаимопонимания. Такого человека он еще не встречал – ни в полиции, ни в жизни. Лим тогда пригласила его в свой старый кабинет отпраздновать победу красным вином в пластиковых стаканчиках. Было почти три ночи. И она сказала ему, что он внес огромный вклад в успех этого расследования, что для нее было удовольствием работать с ним и что она намерена присоединить его к следственным группам, когда возглавит их. Они подняли стаканчики в честь сотрудничества. И в последующие годы, пока Илана не получила продвижения по службе, они и вправду работали почти всегда вместе и сблизились. Не раз встречал Авраам и ее мужа, на семейных тусовках и корпоративах. А еще он сидел у нее в кабинете, когда к ней явились из городской комендатуры сообщить о гибели сына. Он подхватил ее, когда она свалилась, потеряв сознание. И отвез в своей машине на тренировочную военную базу в Цаалим. Наверное, она была ему самым близким человеком, пусть и встречался он с ней почти исключительно на службе…
– Знаешь, что самое тяжелое в деле о пропавших людях? – спросила Илана. – Что лишь отыскав их, ты можешь оценить, сделал ли все, что следовало. А заранее это знать невозможно. Ты можешь полсвета перекопать, а исчезнувший окажется в той второй половине, где ты не искал. Возьми хоть вчерашние поиски. Пока Офер не найдется, мы не будем знать, верно ли они велись.
– Нет, не так, – ответил Авраам. – Самое трудное – это что ты не знаешь, о преступлении ли идет речь. Мы умеем раскрывать преступления и умеем вытягивать правду из нарушителей закона. Но когда речь идет о пропавших, ты не имеешь понятия, есть ли тут криминал. Начинаешь подозревать всех подряд – соседей, приятелей, родню, самого пропавшего, людей, которые, так же как ты, за него переживают… даже, в общем-то, переживают гораздо сильнее, чем ты. А ты обязан их подозревать, потому что иного выхода нет. Ты должен думать, что все от тебя что-то скрывают. А в большинстве случаев в конце расследования оказывается, что преступления-то никакого и не было, и никто ничего не скрывал. Вполне может быть, что Офер Шараби лежит себе на пляже в Рио-де-Жанейро, никто про это не знает и никто в этом не виноват.
– Чепуха! Ты знаешь, что он не в Рио-де-Жанейро. И с чего ты из всех мест вдруг выбрал Рио?
– А почем мне знать, что он не там? Я этого знать не могу.
– Можешь. Ты проверяешь в пограничной полиции, покинул он пределы Израиля или нет. И если да, проверяешь списки авиакомпаний, летающих в Бразилию, и видишь, был ли он в период начиная со среды на одном из рейсов в Рио-де-Жанейро или в другой промежуточный аэропорт. Он не поднимется на борт с фальшивым паспортом; он не агент «Моссада», а школьник.
Авраам вздохнул. Как здорово, что Илана открыла окно и в комнате есть воздух!
– Ладно, твоя взяла. Он не в Рио-де-Жанейро.
– И еще мне удалось отвлечь тебя от твоего самоедства и вернуть тебе малость сил и бодрости, – сказала женщина и посмотрела ему в глаза с той прямотой, которая всегда причиняла ему боль. – Не понимаю, отчего ты иногда так быстро скисаешь. И почему какой-то Эяль Шрапштейн может тебя пригнуть, будто это не он, а ты только позавчера пришел в полицию, и будто ты не один из лучших сыщиков, которые у нас есть.
