Я знаю, что это письмо причинит вам боль, но, наверное, я и хочу, чтобы вы испытали боль, как испытывал ее я. Вы могли этого избежать, но не сделали этого, вспомнили обо мне, когда было слишком поздно.
Вы, конечно, спрашиваете себя, где я сейчас и откуда пишу, – а я скажу только, что пишу издалека, из мира, где все намного лучше.
Уже не ваш сын,
Офер.
Несколько раз Зеев перечитал в кафе это письмо.
Он не испытывал ни радости, ни удовлетворения – только желание быть точным, найти верные слова и удалить неверные. Он составлял и вычеркивал предложения, вылавливая из письма все, что не мог сказать подросток в возрасте Офера. Все, что не могло звучать, как произнесенное Офером. А когда Авни вернулся домой, Михаль спросила:
– Как себя чувствуешь?
И он ответил:
– Клево.
Они сидели в гостиной, и его жена резала на дольки оранжевую дыню, первую за лето. Зеев пересказывал ей английский фильм, а она рассказывала о том, что было в школе, и о вечере с Эли, который был более возбужден, чем обычно, и все хныкал, искал отца. В полдвенадцатого Михаль сказала, что идет спать, и спросила, не ложится ли и Зеев. Он ответил, что пока нет.
– Хочу еще кое-что написать. – Мужчина улыбнулся, и его супруга, удивленно взглянув на него, сказала:
– Давно пора.
Зеев присел к письменному столу на балконе, но только после того, как, заглянув в спальню, убедился, что Михаль заснула. Он вынул из сумки стерильные перчатки, купленные в аптеке по дороге домой, и чистый лист из новой пачки бумаги для принтера и стал медленно переписывать составленные в кафе строчки. Авни вывел все слова округлыми, широко расставленными буквами, отличными от своего обычного почерка, убористого и угловатого. Он не включил выражения«все было ясно» и«все черным по белому», потому что они показались ему слишком стандартными, а также оборот «чужой для них птенец», которое, конечно же, не было знакомо Оферу. В конце письма, после слова «Офер», он добавил: «продолжение следует», а затем сложил это письмо с помощью линейки и вложил его в коричневый, средней величины конверт.
Так как по дороге домой Зеев увидел, что почту из их ящика Михаль уже вынула, он вытащил из кухонной корзинки для писем нераспечатанный конверт со счетом за электричество. Другой рукой взял мешок с мусором, который также мог объяснить стерильные перчатки, если кто-нибудь увидит его и спросит о них, однако его, конечно же, никто не видел. Вставил счет за электричество в свой почтовый ящик, потом вытащил его и тем же движением ткнул коричневый конверт в почтовый ящик семейства Шараби. Краешек конверта высунулся из ящика снизу. Не заметить его было невозможно. Авни снял перчатки, сунул их в мешок с мусором и выбросил этот мешок в большой мусорный контейнер, а потом вернулся на балкон и сел возле письменного стола. Жалюзи были приоткрыты, а компьютер включен. Волнение все не проходило. Что было странно. Эта острая настороженность была ему и свойственна, и не свойственна. Вероятность встречи в такой ночной час с кем-то входящим в дом или выходящим из него являлась почти нулевой. Но залечь в кровать Авни не мог. Может, он чувствовал то, что испытывает молодой писатель, с замиранием сердца дожидающийся утренней газеты, в которой напечатан его первый рассказ. Внезапно Зеев подумал, что кто-нибудь из соседей может спуститься к почтовым ящикам и незаметно для него вытащить этот конверт. Он нашел ключи от мотороллера и спустился якобы для того, чтобы поискать что-то в ящичке под седлом. Конверт был на месте. После этого Зеев погулял по Интернету и доел остатки дыни. За минуту до того, как выключить компьютер, он услышал шум машины, остановившейся возле дома. Открылась дверь рядом с водителем, а также дверь багажника, и из машины вышел мужчина. Отец Офера. Он вытащил из багажника маленький чемоданчик, подошел к водителю и через открытое окно пожал ему руку, а потом прошел с чемоданчиком по дорожке к дому и исчез на лестнице.
Время было полвторого ночи.
7
Оглядываясь назад, можно сказать, что это был день, изменивший курс расследования.
Тогда Авраам этого еще не знал. Прошло несколько дней, пока инспектор не почувствовал, что расследование уходит в направлениях, о которых он и не думал. Но в это время он уже был в Брюсселе.
Как бы то ни было, но когда в понедельник вечером Авраам Авраам шел пешком домой своим обычным маршрутом, от улицы Фихман до Кирьят-Шарета, он знал, что подросток, пропавший в среду утром, уже не полнейшая загадка для него. Впервые с начала расследования он не только сумел рассмотреть его лицо, каким оно предстало перед ним на полученных им фотографиях, но и ощутить звук его голоса, расслышать его мысли.
В полвосьмого утра инспектор позвонил отцу Офера, который после полуночи приземлился в аэропорту, и вызвал его для дачи показаний. Потом позвонил Зееву Авни, соседу, с которым собирался поговорить накануне, да так и отложил звонок, однако его уже не было дома. Супруга соседа сказала, что он ушел на работу несколько минут назад, и сообщила номер его мобильника. Авраам позвонил ему, но, как и предупреждала жена Зеева, ответа не получил. Она сказала, что у него несколько уроков подряд, и отвечать он может только во время коротких перемен. Сообщений же инспектор оставлять не стал.
А пока суд да дело, он вернулся к папке Игоря Кинтаева, чтобы разобраться с ней до передачи в прокуратуру Тель-Авивского округа. За день до этого оттого, что Авраам был до смерти взбешен на заседании группы, и оттого, что Илана велела ему сосредоточиться на деле пропавшего подростка, он отменил допрос Кинтаева. Да и дело это не было срочным. В среду прокуратура вынесет обвинительное заключение и потребует ареста этого парня до окончания производства дела. Авраам продолжил изучение свидетельских показаний и других материалов, и чем больше он вчитывался в беседы с Кинтаевым, тем более странными они ему казались. Признания в нарушениях, не фигурирующих в деле, в поджогах и в попытке убить током престарелую родственницу, чтобы завладеть ее деньгами, Авраам Авраам вынес в отдельную графу и сопроводил пометкой: «Передать материал в соответствующий отдел Северного округа полиции, для дальнейшего изучения». А затем, подводя итоги, он обратил особое внимание на странное выражение Игоря, которое тот повторял раз за разом: «Если вы мне друг…»
«Если вы мне друг, я с вами поговорю», «Если вы мне друг, я помогу вам закончить это расследование», «Если вы мне друг, я расскажу вам такое, о чем вы не знаете».
Авраам Авраам лишь раз среагировал на эти странные заявления. Он сказал Кинтаеву: «Да, я вам друг», и тот, громко расхохотавшись, сказал: «Если вы мне друг, вы меня отпускаете, и я иду к вам домой».
В без четверти одиннадцать инспектор попытался поймать по телефону Зеева Авни – и снова наткнулся на автоответчик.
* * *
Элиягу Маалюль позвонил Аврааму, когда отец Офера уже сидел у него в кабинете.
