– Не то чтобы информацию, – сказал Зеев. – Мне хотелось рассказать вам про Офера. Дать о нем представление. Надеюсь, это поможет при расследовании. Я уверен, что вы разговаривали с его школьными учителями, но у меня была особая возможность взглянуть на его жизнь. Я давал ему частные уроки, был у него в комнате и знаю обстановку, в которой он жил. Его родителей и окружение. Это серьезное преимущество – во всяком случае, так мне кажется.
Авраам спросил, как завязались их отношения с Офером, и Авни описал все обстоятельства этого. Вроде бы его слова вызвали интерес. На этом этапе он еще не знал, как расшифровать выражение лица этого мента, который то и дело поглядывал на свои дешевые наручные часы. Зееву вдруг захотелось спросить, почему родители назвали его Авраамом. Знали ведь, что у него получится двойное имя, над которым потом будут насмехаться. Особенно когда ты мальчишка среди других ребят. Если б учитель мог, он спросил бы еще, с чего это его собеседник решил стать полицейским и чему он учился в университете. Неужели он всегда знал, что хочет заниматься именно этим?
Родители Офера узнали, что Зеев преподает английский в тель-авивской гимназии. Видимо, от его жены. Как-то вечером Хана постучалась к ним в дверь – одна, без Офера – и спросила, не согласится ли Авни преподавать ему английский. Это было через несколько недель после начала учебного года – скорее всего еще в сентябре. Класс, в котором учился Офер, был разбит на группы, в зависимости от уровня подготовленности к выпускным экзаменам, и сын госпожи Шараби попал в группу низшего уровня. Родителям хотелось, чтобы он повысил свои оценки. Зееву показалось, что это важно в основном матери Офера, Хане. Он заколебался. До этого ему не доводилось давать частные уроки. Но в конце концов он согласился, потому что они соседи. А главное, потому что его подкупила застенчивость Офера. Разумеется, они и раньше сталкивались в доме. Авни предложил начать уроки и посмотреть, как это пойдет.
– Уроки были платные? – спросил Авраам.
– Конечно, – кивнул Зеев. – Хотя я знаю, что делал это не из-за денег. Я попросил девяносто шекелей в час, намного меньше принятой цены. И не разбогател от этих уроков. Сделал это ради Офера, скажем так.
Авраам промолчал. Может, ждал, что Авни объяснит ему, что он имееет в виду. Учитель улыбнулся и добавил:
– В налоговое управление все заявлено.
– Сколько раз в неделю вы давали ему уроки?
– Один раз. Перед контрольными по два урока в неделю. Сперва мы работали над грамматикой. В их школе делается упор именно на это, что, конечно, неправильно. Дети не так должны изучать язык, и я не так учу своих учеников в городской гимназии. Но Офер схватывал материал быстро. Он работал организованно и планомерно, хорошо продвигался, и поэтому мы смогли перейти к другим вещам. К словарному запасу. К беседе, чтению и письму. По крайней мере, с моей точки зрения, это самое важное. И тут ему было труднее. Хотите узнать, что привлекло меня в Офере?
– Да, конечно, – сказал Авраам. – Но сперва напомните мне: опрашивавшей вас сотруднице вы вроде сказали, что эти уроки проходили у них в квартире, в его комнате, так?
Этот вопрос вызвал у Зеева недоумение.
– Да я и вам это сказал, примерно минуту назад.
Инспектор взглянул на разбросанные по столу бумаги.
– Совершенно верно, вы это сказали. Можете продолжить?
Это был тот самый момент, которого Авни ждал, – момент, когда он должен был сделать свое заявление. Первые фразы были заранее продуманы и отточены. Он сформулировал их в голове еще в пятницу, когда думал, что беседа с Авраамом состоится в субботу в дюнах по его инициативе, почти ради него самого. Перед началом встречи Зеев несколько раз повторил эти фразы в уме.
– Я пять лет работаю преподавателем в тель-авивской гимназии «Алеф», – начал он. – Ученики – ровесники Офера – одиннадцатый-двенадцатый классы. Не знаю, знакомы ли вы с гимназией «Алеф». Это школа, где учится много детей нашей элиты. Дочки и сыновья актеров, певцов, режиссеров и журналистов. Она находится в центре Тель-Авива, возле «Синематеки», если вы знаете, где это. В этой школе есть кинематографическое и театральное отделения, а еще балетное, и большинство учеников – хотя и не все, конечно – это дети, уверенные в том, что мир принадлежит им. Они знают английский, и не только, они все знают лучше своих учителей. В четырнадцать лет они уже ставят фильмы. Часть из них – поэты и писатели. Они создают рок-группы и работают над альбомами. Уверенность в себе у них не от себя, а от окружения, от родителей. От общества, в котором они живут. Которое дает им ощущение, что им под силу все. Что они незаурядны во всем. Я не говорю, что это плохо. Хотя, возможно, так это выглядит. Я просто описываю ситуацию. Так вот, Офер вышел из другой среды, и он другой ребенок. Понятно, о чем я говорю? Довольно секунды, чтобы увидеть: перед вами подросток, который в себя не верит. Который чувствует, что он ничего не стоит. Но он чувствителен. И у него ранимая душа, душа художника.
Эти слова производили на Авраама все большее и большее впечатление. Зеев знал, что так и будет.
– Что вы имеете в виду под словом «ранимая»? – уточнил полицейский.
– Я чувствовал, как любое слово, которое я произношу, попадает ему прямо в сердце. Если я высказывал одобрение, хвалил его за то, что он написал, или за упражнение, которое он правильно выполнил, Офер светился изнутри. Хотя внешне этого не показывал. И наоборот. Если он ошибался или я критиковал его за то, что он сказал или написал, мальчик был раздавлен. И мне важно объяснить, что раздавлен он был не злобой на меня, и не тем, что ему трудно перенести критику. Он рушился изнутри от негодования на себя. Из-за какой-то ерундовой ошибки впадал в отчаяние, ощущал собственный провал. И, поймите, это связано не с его способностями. А с тем, откуда он вышел. Я бы назвал это его местом в человеческом обществе.
Пока Зеев говорил, Авраам не писал. По собственному опыту учитель знал: это признак того, что он сумел его заинтриговать. Когда ученики откладывают ручки и поднимают головы от тетради, ты знаешь, что они тебя слушают.
– Разве не все ребята таковы? – спросил полицейский, и Авни мило улыбнулся ему в ответ.
– У вас детей нет, правда?
Авраам покачал головой.
Этот человек понравился Зееву в ту самую минуту, когда тот увидел его со своего балкона, в четверг после обеда. Инспектор так беспокойно суетился возле дома… Авни знал, что сумеет привлечь его внимание, даже если Авраам его и не заметит. В фильмах принято говорить: «Встреться они при других обстоятельствах, могли бы стать хорошими друзьями». В их случае все было наоборот – встреться они при других обстоятельствах, Авраам вряд ли заинтересовал бы Зеева. Им небось не о чем было бы говорить. Только обстоятельства, при которых они встретились, объединили их и позволили им вот так беседовать друг с другом.
– Отнюдь не все ребята таковы, – сказал Зеев. – Я думаю, что из-за таких вот ложных представлений полицейские – и кстати, не только полицейские, но и учителя – должны проходить специальный курс по психологии. Для большинства подростков в школе, где я преподаю, похвала – дело привычное. Им ясно, что они лучше всех. Если ты наведешь на них критику, они просто решат, что это ты лажанулся. Ты, а не они. Им понятно, что ошибаешься ты сам. А вот они не ошибаются никогда.
