– Как вы обнаружили Офера? – спросил он вместо этого.
– Рафаэль сказал, что с Офером что-то случилось. Он увел меня к нему в комнату.
– Так вы настаиваете на том, что Офер был у себя в комнате?
– Да. Лежал на полу.
– Была кровь?
– Нет. Крови не было. Он лежал на полу, и крови не было вообще.
* * *
Он мог ограничиться этими словами. Илана дала разрешение. Правда, было несовпадение между двумя версиями по поводу помещения, в котором нашли Офера, но на данном этапе это было не столь и важно. Однако Авраам уже не мог сдерживать ярость, скопившуюся в нем из-за вранья в течение трех недель. Только ночью, когда инспектор пытался написать заключительный отчет по этому делу, ему показалось, что он понимает, что хочет от нее услышать и почему. А еще понял, почему она отказалась рассказать все – даже притом что все факты были налицо.
– По утверждению вашего мужа, Офер был не в своей комнате, – настаивал инспектор.
И Хана снова ответила:
– Я это помню так.
– Ваш муж сказал, что Офер был в комнате Данит.
Это была единственная комната в их квартире, в которую Авраам не заходил, в которую он и не подумал зайти. Когда инспектор бывал в этом доме, дверь в комнату девочки всегда была закрыта. Поэтому ее он не мог открыть – даже в своем воображении.
– Когда я пришла домой, он был в своей комнате. – В голосе Шараби не было даже тени колебания. Одна ненависть.
– Хана, вы знаете, что Офер делал в комнате Данит? – спросил инспектор, и она тихо сказала:
– Его там не было. Я же сказала, он был в своей комнате.
– Ваш муж представил это по-другому.
Мать Офера не ответила. Ее глаза были непроницаемы.
– Вы впервые обнаружили Офера в комнате Данит? – задал полицейский новый вопрос.
Спроси он ее об этом тысячу раз, она бы не ответила. Расспросы пора было прекращать.
– Хана, я спрашиваю: вы впервые обнаружили там Офера? – повторил Авраам.
Но женщина больше не слышала его вопросов.
Кончиками пальцев он ощутил, что может наброситься на нее, как это уже случилось, и заорал:
– Вы еще не поняли, что я могу задавать вам тот же вопрос еще, и еще, и еще, пока вы не ответите?! Скажите мне, как долго это продолжалось? Сколько раз Офер приставал к Данит? Когда он начал над ней издеваться?
Он не хотел этого знать. Так отчего же ему было не остановиться?
– Вы не понимаете, что обязаны сказать это, чтобы помочь вашим детям? У вас дочь, о которой вы должны заботиться! – продолжал кричать инспектор.
И Хана услышала его слова. Она обратила к нему лицо и посмотрела на него. С презрением.
– Не учите меня, как мне заботиться о детях. Я не наврежу своим детям, кто бы меня об этом ни попросил!
– Ваш муж рассказал, что он вернулся домой и нашел Офера у Данит, – сказал полицейский уже спокойнее. – Офер не слышал, как он вошел. И вы знаете, что он делал в ее комнате, не так ли?
Ночью, когда Авраам, подготавливая заключительный отчет, просматривал в своем кабинете видеозапись допроса, ему было трудно понять по выражению собственного лица, каких именно слов он ждал от Ханы.
– Не указывайте мне, как я должна присматривать за своими детьми! Я никому не дам их обидеть, – снова повторила она.
Видеозапись приближалась к концу. И допрос тоже. Может, завтра ему и не вспомнится ничего из прошедших недель. Вопросы-ответы стали поспешными, напряженными.
– Что рассказал вам ваш муж?
– Ничего он не рассказал. У них с Офером вышла разборка.
– И из-за чего?
– Он мне не сказал.
– Вы хотите, чтобы я вам поверил, что вы не спросили?
– Я не хочу ничего. Помогло бы Оферу, если б я спросила?
– И что произошло?
– Когда?
– Когда была разборка между вашим мужем и Офером. Что произошло во время разборки?
– Рафаэль толкнул его в стену, и Офер ударился головой и упал. Это был несчастный случай. Это было в комнате Офера.
– И как вы отреагировали на то, что муж вам рассказал?
– Как, по вашему мнению, я могла на это отреагировать?
На записи было видно, что Авраам снова терял самообладание.
– Как вы отреагировали, я не знаю. Я смотрю на вас, на то, как вы сидите здесь и лжете мне, и не знаю. Вы не прекращаете лгать. В течение трех недель вы не сказали про своего сына ни слова правды. Мне не удается понять, какая вы мать. Я прошу вас рассказать, как умер ваш сын, а вы не способны это сделать. Я прошу вас посмотреть на него, а вы не способны на это даже после его смерти.
Шараби не ответила. И инспектор, наконец, отступился.
– Так что вы сделали? – спросил он обессиленно.
– Что я могла сделать? – процедила она сквозь зубы.
– Что вы сделали с Офером, когда обнаружили его мертвым, в комнате Данит или в его комнате – как вам будет угодно?
– Что сделала? Обняла его. И всё. Что еще можно было сделать?
* * *
Шрапштейн попросил разрешения «пять минут побыть с матерью», чтобы вытянуть из нее то, что нужно вытянуть.
– Не может быть такого, чтобы ее не было дома. Не верю я в эти сказки, что, мол, она вернулась домой позже его, – сказал Эяль, и все знали, что он прав.
Илана колебалась. Она спросила у Авраама Авраама, что он по этому поводу думает, и тот ответил:
– Как найдешь нужным, Илана. Мне без разницы.
Тогда Лим решила прекратить допрос.
– Дадим им несколько часов или несколько дней, чтобы они смогли это переварить, – сказала она. – Все это время они лгали не только нам, они лгали себе. Через несколько дней им будет не так тяжело говорить. И даже если мы правы и мать при этом присутствовала, я не знаю, что с этим делать. Я не уверена, что мы что-то выиграем, если порекомендуем отдать ее под суд.
Шрапштейн возражал против этого.
– Она виновна не меньше мужа, а скрытничала так покруче, чем он, – заявил он, но Илана стояла на своем.
– В любом случае окончательное решение вынесет прокуратура. – Этими словами она закончила совещание.
В четыре часа прибыла представительница Министерства социального обеспечения. Когда Авраам Авраам начал информировать ее по этому делу, Лим без стука вошла в его кабинет. Как оказалось, эти две женщины знали друг друга: Илана обратилась к социальщице, назвав ее Эти. Эта дама была женщиной лет пятидесяти с седеющими, как и у Лим, волосами.
– Оба родителя останутся под арестом, и надо что-то сделать с детьми, – сказал Авраам. – Старшая дочь, умственно отсталая, видимо, подверглась физическому насилию.
