Закинув автомат за спину, Геннадий схватил снайпера за «разгрузку» и потащил к берегу. Свободной рукой выхватил рацию и прохрипел:
— Внимание, группа! Я — «Первый». Нас наблюдаете?
— Наблюдаем, — ответил за всех заместитель. — Готовы прикрыть огнем.
— Не стрелять, парни! Не обнаруживайте себя. Мы успеем!..
Он даже не расслышал ответа — настолько торопился покинуть открытый водоем.
Они действительно успели. Когда первая машина выскочила на берег, Савин и Трифонов заползли за ближайший куст и, тяжело дыша, спрятались за него.
Два автомобиля медленно развернулись, освещая неспешное течение реки и противоположный берег. Послышались громкие голоса, ругань, выкрики.
Минуты через три машины уехали, вместе с ними исчезли повстанцы. Все стихло.
— Живой? — пихнул майор товарища в бок.
— Пока не понял.
— «Первый», «Пятый», на другом берегу никого, — подсказал по радио Литвинов. — Мы правее метрах в сорока.
— Понял, «Второй». Идем… — ответил майор. Встав, он помог подняться прапорщику. — Пошли, Василий, надо валить отсюда. Да и «вертушка» ждать не будет…
До прилета транспортной «восьмерки» оставалось двадцать две минуты, когда группа добралась до заброшенной банановой плантации.
— Быстро мы управились, — сбросил со спины ранец Литвинов. — Думал, опоздаем.
Плантация представляла собой большую поляну, рассеченную пополам старой и прилично заросшей сорняками грунтовой дорогой. Слева от нее когда-то ютились строения, от которых ныне остались лишь полусгнившие деревянные основания, справа шелестели от слабого ветра редкие банановые деревья вперемежку с перегнавшими их по размеру сорняками.
Изучив поляну, Савин нашел лишь одну пригодную для посадки вертолета площадку — там, где когда-то стояли дома и сараи.
«Данилов описал ее достаточно точно, — отметил про себя майор. — Только бы вертолет пришел вовремя».
Расположив группу на безопасном удалении от места предстоящей посадки, он подошел к Шаталову:
— Володя, ты понимаешь по-итальянски?
— Так… немного, — ответил тот.
Командир достал из своего ранца упаковку сухого пайка, распотрошил его. Протянув старлею, попросил:
— Предложи им. А заодно расспроси: кто они и как попали к повстанцам.
Шаталов присел возле освобожденных пленников и, помогая открыть баночки с консервами, начал беседу. К этому времени те уже утвердились во мнении, что окружавшие крутые ребята попросту спасли им жизни и ничего взамен не требуют.
Спустя несколько минут старлей пересказывал командиру ответы итальянцев:
— Это журналисты. Один из ежедневной миланской газеты «Corriere della Sera» и двое из коммерческой телевещательной сети «Mediaset». Прибыли сюда по заданию редакции для освещения событий, связанных с кровопролитной гражданской войной, при переезде вдоль линии фронта подверглись нападению. Во время перестрелки погибли два их товарища, а также охранявшие съемочную бригаду бойцы национальной гвардии. Этих троих повстанцы взяли в плен и требовали за освобождение огромные деньги.
— Стандартная схема. Война и бизнес неразделимы, — не удивился Геннадий. И обернулся к проводнику: — Фурги, теперь мне потребуется твоя помощь.
— Да, майор.
— Давай-ка попробуем допросить нашего «языка».
— С удовольствием, — улыбнулся тот, показав белоснежные зубы. — Могу сразу начать допрос с пристрастием.
— С этим еще успеем. Для начала задай пару простых вопросов: как его зовут и какую он занимал должность?…
Савин глянул на часы: «вертушка», как назло, задерживалась. Если бы она была на подлете — экипаж вышел бы на связь. Пока же на все запросы Мазенко эфир отвечал тишиной.
В ожидании вертолета все занимались делами. Шаталов жестами и непонятными словами объяснялся с повеселевшими после ужина итальянцами, пытаясь хоть что-нибудь выяснить о судьбе пропавших авиаторов. Проводник, под присмотром Литвинова и доктора, допрашивал пленного. Трифонов сидел в дозоре на краю поляны и контролировал то направление, откуда могла появиться погоня. Связист Слава Мазенко не выпускал из рук микрофона, посылая в эфир одну и ту же фразу: «Двадцать семь — сто двадцатый», ответь «Десне»…
Допрос пленного результатов не дал. Все, что удалось выяснить за пять минут диалога, — это его имя. Звали упрямца Иво Баранду. Ну а то, что он являлся начальником караула, охранявшего пленных журналистов, ни у кого сомнений не вызывало.
Допрашивал его Сумато довольно жестко, регулярно отвешивая звонкие оплеухи то по щеке, то по шее. Спецназовцы не вмешивались, предпочитая наблюдать процесс со стороны. К чему лезть? Это их война, пусть сами и разбираются.
Когда стало ясно, что обычными методами от пленника толку не добиться, Геннадий подошел к нему вплотную…
Подвергая себя смертельной опасности, парни протащили на себе раненного в ногу пленника несколько километров. По дороге доктор сделал ему обезболивающий укол и завязал повязкой рот, чтобы не орал. В общем, повозились прилично. А теперь эта сволочь изображала из себя героя, ругалась африканским матом и не хотела отвечать на вопросы.
Вот и решил Геннадий пресечь это безобразие. Ухватив его за кучерявую шевелюру, махнул перед самым носом острым лезвием специального десантного ножа. Махнул так, чтобы лезвие легонько коснулось носа и, по возможности, срезало маленький кусочек. Вид собственной плоти обычно помогал, срабатывало.
— Фурги, переведи! — зло процедил он. — Будет упорствовать — лишится своего члена. Клянусь новым оптическим прицелом нашего снайпера!
Проводник подобрал нужные слова и озвучил перевод.
Пленник притих, ненависть и упрямство в глазах по-прежнему остались. На вопросы он начал отвечать, но нес какую-то околесицу.
В итоге Савин спрятал нож и кивнул доктору. Тот понятливо полез в ранец, достал шприц с каким-то препаратом и подошел к Баранду.
Завидев шприц, повстанец запричитал и в ужасе выкатил глаза.
— Тебя предупреждали, что нужно быть посговорчивее, — ворчал док, вгоняя в его тело иглу. — А теперь из-за твоей тупой упертости и мне нашлась работа…
Спустя три-четыре минуты темнокожий «товарищ» «словил кайф» и, пребывая в нирване, с удовольствием отвечал на все интересующие спецназовцев вопросы.
— «Тобол», я «Десна». «Тобол», ответьте «Десне»… — несколько раз подряд запросил Савин.
Данилов только что был на связи, но стоило майору забрать у Мазенко гарнитуру, как вместо знакомого голоса в наушниках что-то затрещало и зашелестело.
— Слава, в чем дело?! — раздраженно спросил он.
— Не знаю, — развел тот руками. — Я его нормально слышал…
