– Мэри, как тебе это нравится? Тебе не показалось, что наш Мурчик ей улыбался?
– Фима, не говори глупости. Коты не умеют улыбаться.
– До сегодняшнего дня я тоже так думал, но это чудное утро рассеяло все мои сомнения. Получается, они не только умеют улыбаться, но даже способны на великодушные поступки. Как ты думаешь, отчего это?
– Наверное, он был сытый?
– Дуреха ты моя! Весна на дворе! Похоже, наш Мурчик, в отличие от меня, нагулялся за ночь так, что от любви и усталости не может двинуться с места. Ой, как я ему завидую!
– Фима, тебе-то кто мешал? Зачем сидел за работой до самого утра, забыв обо мне?
– Мерька, прости. Совсем заработался. Даже не заметил, как наступил рассвет. Очень уж любопытный заказ получил от помещика Бубликова. Взгляни на эскизы и выбери лучший для тебя вариант.
Мэри с интересом просмотрела каждый рисунок и отложила в сторону понравившийся.
– У моей жены хороший вкус. Я говорил тебе об этом?
– Не помню, но не буду против, если ты повторишься.
– С удовольствием это сделаю еще раз, но только не здесь, а в спальне.
– Бегу в кровать и трепещу от радости, как та мышка, но в отличие от нее надеюсь, что ты меня поймаешь!
Глава 16
С наступлением весны Фима засобирался на учебу. Хорошо преспокойно жить дома с молодой женой, но необходимость получения официальной бумаги не оставляла юному Разумовскому выбора. Помещик Добровольский, как и обещал, написал рекомендательное письмо другу, чем и благословил юношу на нужное дело.
– Верю в тебя, Ефим, поэтому и помогаю. Приедешь в Киев, сразу езжай к купцу Сытину. Найти его труда не составит. Адрес на отдельном листке написал. Отдашь ему бумагу, а дальше, ежели не получится, не обессудь: сделал что смог. Вижу твой талант и даже беспокоюсь. Простодырый ты и беззащитный перед всякого рода шулерами. Ладно, поживешь в большом городе, может, и нарастишь кожу погрубее. Научиться тебе нужно торг с заказчиками вести. К хозяину и мастеру держись поближе, присматривайся, все на ус наматывай и на себя примеряй, как будто не они, а ты сейчас с клиентом разговариваешь. Каверзные вопросы заказчиков запоминай, а еще больше то, как хозяин будет из них выкручиваться, чтобы от запрошенной цены далеко не отступать.
– Спасибо вам за помощь, Петр Евстафьевич, – только и смог выдавить из себя Фима.
– Ступай, благодарить не нужно, но ожидание мое оправдать постарайся.
* * *
Перед выходом из дома плачущая Фрейда окликнула внука:
– Фимка, помнишь, я тебе обещала рупь дать, когда поедешь учиться?
– Был такой разговор, но мне сейчас не нужно, деньги есть.
– Знаю, что есть, но и этот забери.
Фрейда порылась в глубоком кармане фартука и извлекла из него носовой платок. Натруженными узловатыми пальцами она ловко развязала узелок и протянула раскрытую тряпицу внуку, на которой красовался серебряный рубль.
– На, – гордо произнесла она. – Он твой на законных основаниях.
– Бабуля, ты где его взяла, если не секрет?
– Не секрет, – улыбнулась Фрейда. – Помнишь, Добровольский тебе в награду за хорошую работу вознаграждение сулил, а ты, дурачок, отказался? Это оно и есть. Я Петра Евстафьевича во дворе догнала и сказала, что ты передумал. Получай свою премию в целости и сохранности!
– Бабуля, ну кто так делает!
– Любящая бабушка делает и нисколечко не жалеет о содеянном. Я же видела, у него ассигнаций полный портомонет был. Одной деньгой больше, одной меньше. Богатому человеку все равно, а тебе в Киеве пригодится.
– Вот заботливая душа! Дай я тебя поцелую на прощание.
Не успела Фрейда прижаться к внуку, как тут же заплакала. В одно мгновенье глубокие морщины на лбу стали еще глубже, а мудрые глаза поблекли, сделались задумчивыми и уставшими.
– Фимка, ты там себя в обиду не давай, похитрее будь. Где нужно, прояви характер или, наоборот, отступись, ежели дело к затруднениям привести может. Перед начальством ум не выказывай и благословляй их в своих молитвах. Часто судьбу простого человека они решают, потому за лучшее им быть в добром расположении духа. Глядишь, лишний раз голос в твою сторону не повысят. Белла, – обратилась она к снохе, – чего стоишь в стороне, иди прощайся с сыном. Уезжает наш Фимушка невесть куда, а родителям и дела нет! На душе погано через это делается, и сердце в комок сжимается. Колотится без разбору, будто бы воробей в луже купается.
– Бабушка, не переживай. Я вместо себя Гришку оставляю, но это еще не все. У тебя скоро правнук родится, будет чем себя занять.
– Мэри, он пошутил, или уже свершилось?
– Свершилось, бабушка Фрейда, – ответила смущенная Мэри.
– Вот это другое дело, сынок! Молодец! Настоящий мужик! Скрасил, так сказать, грусть расставания с родными. А теперь, милости прошу, молодой человек, на телегу и до парома. С такими новостями папа вмиг тебя домчит до пристани.
* * *
Киев поразил Фиму своими масштабами и динамикой. Двух– и трехэтажные жилые дома, отдельно стоящие от них административные здания, соборы, театр и даже чугунные фонтаны для пойки лошадей! Все это располагалось на широких оживленных улицах и прекрасно вписывалось в живописный городской рельеф. Центр радовал зеленью, отсутствием грязи и возможностью быстрого передвижения на гужевом транспорте. Громкоголосые ломовые извозчики то и дело покрикивали на зазевавшихся прохожих. Легковые одноконные повозки поджидали клиентов вдоль дорог и на площадях, обещая вмиг доставить пассажиров до Крещатика за тридцать пять копеек или до Подола за пятьдесят. Оплата на выбор: сдельная и почасовая, а именно: сороковник за первый час и двадцать за каждый последующий. Провоз багажа за отдельную плату, и не меньше пятнадцати копеек за сундук и десятника за чемодан.
Как и учил отец, Фима попытался было сбросить цену на проезд, но видавшие виды извозчики наотрез отказывались уступать. Все как один с равнодушным видом отворачивались от клиента, давая понять, что разговор окончен. Если вы думаете, что Фима совсем ничего не понимал в коммерции, то спешим вас убедить в обратном. Послонявшись от повозки к повозке с тяжелым чемоданом, он решил не тратить время даром и прогуляться подальше от привокзальной площади. В какую сторону идти, он не знал, поэтому пошел самой широкой улицей по направлению к центру. Через пару сотен метров он увидел стоящий на обочине экипаж. Седовласый пожилой мужчина в ермолке сидел на дрожках и задумчиво смотрел вдаль, попыхивая зажатой в зубах папироской. Натруженные грязные руки покоились на коленях, частично прикрывая аккуратно пришитые заплаты. И было в его облике что-то монументальное и одновременно душевное, что сразу же подтолкнуло Фиму к нему обратиться.
– Доброго вам дня, уважаемый.
От неожиданности старик вздрогнул, и горящая папироска вывалилась изо рта прямо в руки.
