– И за это тоже.
Фима даже не сомневался, что инструктор ответит именно так. Сначала он хотел промолчать, но потом вспомнил слова Левинзона, которые придали ему храбрости.
– Можно подумать, вы бы мне разрешили изменить, если работа была уже утверждена.
– А это уже не вашего ума дело. Ученик должен выполнять только то, что ему говорит наставник. Вы пренебрегли нашими правилами, посчитав себя самым умным.
– Я не самый умный, но талант у меня есть, и вы это знаете.
– К таланту необходимо смирение, молодой человек. Вы работаете в коллективе, и ваши выскакивания здесь неуместны. Кто вас возьмет на работу с таким характером?
Фима ухмыльнулся в душе, но все же решил промолчать и не рассказывать о предложении Левинзона.
– Я и сам могу работать.
– Можете, но только без клейма, потому что после таких штучек навряд ли будете иметь аттестат.
– Так что же, по-вашему, если я сделаю достойную вещь, она потеряет в цене из-за отсутствия клейма?
– Собственное клеймо – это увековеченное имя автора, его адрес и, если хотите, – конечная стоимость вещи. Вы согласны работать безымянно?
– Согласен, если за работу будут хорошо платить.
– Не сметь издеваться надо мной! Все хотят иметь собственное клеймо! Все хотят, чтобы их работы были узнаваемые.
– Чтобы они были узнаваемы, нужно иметь индивидуальность. Какой толк от побрякушек, какие продаются сотнями по ювелирным магазинам?
– Умничаете? Не вам решать!
– Так мне сдавать муху или как?
– Несмотря на ваше дерзкое поведение, работа все равно будет рассмотрена, оценена и выставлена на продажу, но ваше прошение об ускоренном прохождении учебы остается под большим вопросом.
Генрих Карлович был сильно раздражен, но все же очень аккуратно взял брошь и понес в учительскую. Выполненная работа его поразила. Еще никто из учеников на первом году не делал подобные вещи. Да что говорить про первый год! Даже взрослым мастерам пришлось бы хорошо попотеть. Он все прекрасно понимал и видел талант своего подопечного, но не мог скрыть досады. Зависть разъедала его изнутри, словно ржа. Она, как надоедливая мокрота, не давала свободно дышать и требовала выхода.
Прежде чем представить работу на художественном совете, он скрупулезно рассмотрел ее под лупой, в надежде найти хоть какой-нибудь дефект.
«Это надо умудриться так тонко выполнить, – ехидно бурчал он, обследуя каждую пайку. – С крепкой тоже все в порядке. Я же видел, он работал без лупы. Удивительная острота зрения! Камни отшлифованы на должном уровне. А узор-то на брюшке как ладно подогнал! Прожилки на крылышках прорезями обозначил, и на тебе… легкость и полет. С таким приемом и скань не нужна. Вещица сделана со вкусом. Если так дальше пойдет, то скоро мы будем у него учиться».
Уставший от работы, а еще больше от перепалки с Карлычем, Фима медленно брел домой. Он даже не думал, что его самостоятельность в работе вызовет подобную реакцию у инструктора. Как можно обращать внимание на организационные мелочи, если все выполнено отлично? В конце концов, результат важнее формальностей! Возвращаться в маленькую комнату совсем не хотелось, и Фима решил прогуляться, чтобы хоть как-то сбросить с себя накопившееся за последнее время напряжение. Летний день подходил к концу, но улицы были все так же суетны. Беспорядочное людское передвижение вызывало удивление и непонимание.
«Куда и зачем можно ходить целый день? Неужели им всем нечем заняться? Ладно барышни вальяжно прогуливаются по магазинам, сидят в кафе, но мужчины тоже от них не отстают и чувствуют себя вполне комфортно на этом празднике жизни. На что они все живут? Откуда деньги и сколько их нужно иметь, чтобы каждый день что-то покупать? Да уж, городская жизнь сильно отличается от провинциальной».
Фима себя поймал на мысли, что это совсем его не раздражает, а даже напротив. Он тоже не прочь пройтись вечером с Мэри под ручку, побаловать ее, угостить фруктовым льдом или пирожными из кондитерской лавки. Уровень жизни горожан намного выше местечкового, да и комфорта в столице больше. Синагоги, еврейские школы, множество мастерских! Родится ребенок, ему нужно будет дать образование. А что он получит в провинции? Будет ходить в ту же школу и зубрить у тех же самых бестолковых учителей, что и он, Фима? Нет, после жизни в большом городе не очень хочется возвращаться домой. «Закончу учебу, заберу Мэри и снова приеду сюда. Первое время можно поработать у Левинзона, а дальше будем посмотреть. Здесь клиентов больше, а значит, и возможностей».
– Кукуруза жареная! Вареная! Недорого! – кричала розовощекая тетка с красным бантом на голове, торчащим из-под белого чепчика. – Молодой человек, купи на пробу початочек. Понравится, будешь каждый день меня здесь искать. Я ее по-особенному делаю, не как все.
– Это как еще? – заинтересовался Фима.
– Купи, скажу, – смеялась торговка.
– Ну тогда давайте.
– Солью потрусить?
– Это можно.
– Маслецом смазать?
– Тоже соглашусь.
Тетка ловко зацепила щипцами початок и прошлась по нему масляным утиным крылышком. Чтобы не растерять ни капли масла, она ловко покрутила кукурузку вокруг своей оси, одновременно посыпая ее со всех сторон солью. Работала она ловко, как иллюзионист в цирке, отчего Фима даже заулыбался.
– На, родненький, пробуй! Глянь, какую кукурузку тебе выбрала из общей кучи. Зернышки ровненькие, в ряд выложенные, словно зубки у красавицы. Вызревшая, солнечным светом отливается и манит, как яблочко из соседского сада. Смотреть на нее одно удовольствие! Ну как тебе по вкусу?
– Пойдет, – с удовольствием ответил Фима. – А про какую особенность вы говорили?
– Так то ж я про любовь рассказывала. С ней я ее готовила, мил человек! Узнал секрет?
– Получается, узнал.
– Тогда отходи в стороночку и грызи себе на здоровье, а то вон жиночка с мальчиком точно до меня колотится. Может, еще одну купишь на дорожку?
– Нет, этой хватит.
– Ну тогда жду тебя завтра, – крикнула напоследок веселая торговка.
То ли от кукурузы, то ли от добродушной тетки на душе у Фимы стало легко и спокойно. Он тщательно, до единого зернышка, объел початок, а тем, что от него осталось, протер запылившиеся ботинки.
«Вот и красота! Блестят не хуже, чем от сапожной ваксы», – подумал Фима и бодро зашагал домой.
Глава 21
Муха была оценена преподавателями на отлично. Ее тут же выставили на продажу в магазине ювелирной мастерской, откуда она «улетела» по сходной цене и в первый же день. Все произошло быстро, обыденно и без каких-либо для Фимы изменений в учебном процессе. Отношения Генриха Карловича к одаренному подопечному напоминали парящего в небе коршуна, готового в любую секунду сорваться и упасть камнем на свою добычу. Если уж быть до конца справедливыми, то послабление, о котором давно мечтал Фима, все же было сделано. Ему разрешили заниматься эмалями. С этого дня он буквально ходил по пятам за Петром Ивановичем, наблюдая за его работой.
