– Что-нибудь в этом роде?
С тех пор так бывало каждый раз: Элис просила его проделать с ней очередную новую странную штуку, то, чего Браун никогда не пробовал и до чего бы сроду не додумался. От желаний Элис у него бежали мурашки, он боялся, что не справится, не сумеет сделать то, о чем она просит, или сделает не так, как ей хочется, и упирался, пока страх потерять Элис не пересиливал испуг и стыд: тогда Браун все же заставлял себя заняться с ней сексом так, как ей хотелось, но не получал от этого удовольствия, потому что сомневался, правильно ли все делает, однако понимал, что может быть хуже.
– Ничего не хочешь мне показать? – произнес он, притиснул Элис животом к машине, а сам прижался к ее спине.
– Нет.
– Ты ничего не прячешь в джинсах? Лучше признайся честно.
– Нет.
– Сейчас проверим.
Она почувствовала, как он вывернул ее карманы, сперва передние, потом задние, но ничего не нашел, кроме ниточек да табачных крошек. Он похлопал ее по бедрам – снаружи, потом внутри.
– Ну что, убедился? – сказала она. – Нет у меня ничего.
– Заткнись.
– Отпусти меня.
– Закрой рот.
– Свинья чертова, – процедила Элис.
Он вжал ее лицом в холодный железный капот.
– А ну повтори, что ты сказала, – велел Браун. – Ну, давай.
– Свинья, импотент чертов, – выругалась Элис.
– Импотент? – окрысился Браун. – Ну я тебе сейчас покажу импотента.
Он наклонился над ней и прошептал на ухо – на пять октав выше, чем до этого. В словах его дышала любовь и нежность:
– Я все правильно делаю?
– Не отвлекайся! – рявкнула Элис.
– Ладно, как скажешь, – согласился он.
Элис почувствовала, как он сдернул с нее джинсы. Как подался капот под ее щекой. Потом утренний холодок: Браун стащил с нее джинсы и пинком расставил ей ноги, чтобы проще было войти. Он прижался к ней, с силой вставил в нее член, и она почувствовала, как он твердеет внутри нее, увеличивается в размерах. Наконец он начал двигаться. Трахал ее, повизгивая, как щенок, каждый раз, как заталкивал член глубже. Двигался он неритмично. Дергался судорожно, хаотично и очень быстро кончил, через минуту-другую, напоследок стремительно войдя в нее.
Член его тут же уменьшился в размерах, тело обмякло, прикосновения стали нежными. Браун выпустил Элис. Она выпрямилась. Он протянул ей джинсы, которые с нее сорвал. От смущения он не мог поднять на нее глаз. Элис улыбнулась и надела штаны. Они уселись бок о бок за машиной, прислонясь к бамперу. Наконец Браун спросил:
– Я был не слишком груб?
– Нет, в самый раз, – уверила его Элис.
– Я боялся сделать тебе больно.
– Все в порядке.
– Ты ведь сама в прошлый раз просила погрубее.
– Да, – ответила Элис, потянулась в одну сторону, в другую, пощупала щеку, которой он впечатал ее в капот, потом шею там, где он в нее вцепился.
– Почему ты все время ходишь одна? – спросил он. – Это опасно.
– Ничего подобного.
– На улицах полно хулиганья, – продолжил он, обхватил ее большими руками и обнял так, что она вскрикнула от боли.
– Ой!
– Прости, – Браун тут же выпустил Элис. – Я медведь.
– Ничего страшного. – Она похлопала его по руке. – Мне пора.
Элис встала. Намокшие изнутри джинсы холодили кожу. Ей хотелось домой, под душ.
– Я тебя отвезу, – предложил Браун.
– Еще чего. Нас же увидят.
– Я тебя высажу за пару кварталов до общаги.
– Не надо, – ответила Элис.
– Когда мы с тобой увидимся?
– Да, кстати. В следующий раз я хочу попробовать кое-что еще, – сказала Элис, и у Брауна екнуло сердце: значит, они все же увидятся снова!
– В следующий раз, – продолжала Элис, – я хочу, чтобы ты меня придушил.
Брауна как холодной водой окатили.
– Что?
– Понарошку, разумеется, – пояснила Элис. – Положишь мне руку на горло и сделаешь вид, будто душишь.
– Сделаю вид?
– Ну, можешь немного сдавить, будет вообще клево.
– О господи! – воскликнул Браун. – Да ни за что.
Элис нахмурилась.
– Тебе что-то не нравится?
– Не нравится? И это еще мягко сказано! Я не понимаю, тебе-то это чем нравится? Я не ослышался, ты ведь просила тебя задушить? Это уже ни в какие ворота не лезет. Почему я должен тебя душить?
– Мы уже об этом говорили. Потому что я никогда такого не пробовала.
– И что с того? Если ты никогда не ела терияки, это повод наконец попробовать. Но это, черт побери, не повод тебя душить.
– Другого нет.
– Если ты хочешь, чтобы я это сделал, хотя бы объясни почему.
Он впервые осмелился ей перечить и тут же об этом пожалел. Браун испугался, что Элис пожмет плечами и уйдет. Как у большинства неблагополучных пар, у них тоже один из партнеров сильнее нуждался в другом. Было ясно без слов, что Элис в любой момент может уйти и даже не особо пожалеет об этом, его же расставание убьет. От него мокрого места не останется. Потому что ничего подобного с ним больше никогда не произойдет. Он не найдет другую такую женщину, как Элис, и если она его бросит, ему придется жить по-старому, вот только после ее ухода эта старая жизнь покажется ему скучной и пресной.
Так что на самом деле он воспротивился не просьбе Элис, а неминуемой моногамии и смерти.
Элис погрузилась в раздумья. Браун никогда не видел ее такой задумчивой. Она всегда была уверена в себе и за словом в карман не лезла; тем более странным ему показалось, что она так долго молчит. Наконец Элис собралась с мыслями, бросила на него взгляд поверх солнечных очков, которые носила не снимая, и испустила тяжелый, даже, пожалуй, раздраженный вздох.
– Ну ладно, так уж и быть, скажу, – проговорила она. – Секс с парнями меня не возбуждает. Я имею в виду обычный секс. Большинство парней относятся к сексу как к игре в пинбол: знай себе дергай за рычаги. Это скучно.
– Я никогда не играл в пинбол.
– Ты не понимаешь. Ладно, возьмем другую аналогию: представь, что твои знакомые едят пирог. И нахваливают. Ты пробуешь, а он на вкус как бумага или картон. Гадость, в общем. При этом все твои друзья его обожают. Как бы ты себя чувствовал в такой ситуации?
– Наверно, мне было бы обидно.
– Мало того: тебя бы это раздражало. Особенно если все в один голос принялись бы тебя уверять, что пирог тут ни при чем. Что дело в тебе. Что ты его как-то неправильно ешь. Теперь понимаешь?
