– Нет, не вы, – удивленно ответил мужчина. – В списке не вы, а он.
– Я? – поразился Сэмюэл.
– Да, сэр. Тут так написано, – он постучал по блокноту. – Сэмюэл Андресен-Андерсон. Полный запрет на любые перелеты.
– Каким образом я оказался в черном списке?
– Ну, – мужчина перелистал блокнот, словно впервые видел все, что там написано, – вы же недавно были в Айове?
– Да.
– И заезжали на завод “Кемстар”?
– Да, по дороге.
– И вы там, – мужчина понизил голос, словно собирался сообщить нечто неприличное, – вы там фотографировали?
– Да, сделал пару кадров.
– Ну вот, пожалуйста, – мужчина пожал плечами, словно ответ был очевиден.
– И зачем ты фотографировал завод? – удивилась Фэй.
– Да, – подал голос мужчина с блокнотом, – зачем?
– Сам не знаю. Ностальгия накатила.
– И вы из ностальгии сфотографировали завод? – сотрудник службы безопасности подозрительно нахмурился. Было ясно, что он ни на секунду не поверил Сэмюэлу. – Это зачем же?
– У меня там дед работает. Точнее, работал.
– Это правда, – подтвердила Фэй.
– Да я только правду и говорю. Я ездил навестить деда и сфотографировал кое-какие места, которые помню с детства. Старый дом, старый парк, ну и старый завод. И совершенно не понимаю, почему меня включили в черный список за то, что я фотографировал завод по переработке кукурузы?
– Видите ли, дело в том, что на таких предприятиях используют очень опасные ядохимикаты. К тому же завод стоит прямо на берегу Миссисипи. Поэтому ваш визит вызвал, – тут мужчина показал пальцами в воздухе кавычки, – определенные опасения с точки зрения государственной безопасности.
– Понятно.
Мужчина перевернул страницу блокнота.
– Вот тут написано, что служба безопасности завода заметила вас в камеру видеонаблюдения, а когда к вам подошла охрана, вы тут же сбежали.
– Сбежал? Ничего подобного. Я просто уехал. Сфотографировал, что хотел, и все. А охрану даже не видел.
– Я бы так же сказал, если бы убегал, – заметил мужчина, и Фэй согласно кивнула.
– Да, вы правы, – ответила она.
– Может, хватит уже? – попросил Сэмюэл. – Так что же, меня теперь никогда не пустят в самолет? Вы это хотите сказать?
– Я лишь хочу сказать, что сегодня вы никуда не полетите. Однако вы можете принять меры, чтобы вас убрали из списка. Зайдите на сайт.
– На какой сайт?
– Или позвоните по бесплатному номеру горячей линии, – продолжал мужчина. – Потом вам придется подождать месяца полтора-два. Ну а пока, боюсь, мне придется препроводить вас из аэропорта.
– А мать?
– Как ей будет угодно. Она же не в списке.
– Понятно. Подождете минутку?
– Да, конечно! – ответил сотрудник безопасности, отошел за фиолетовую ленту, встал вполоборота к ним, сцепил перед собой руки в замок и принялся медленно покачиваться вперед-назад, как человек, который насвистывает себе под нос какую-то мелодию и пританцовывает под нее.
– Может, ну его, – прошептала Фэй. – Поехали домой. Бог с ним, с судьей, пусть делает что хочет. В конце концов, я это заслужила.
Сэмюэл представил, как мать сажают в тюрьму, а он вернется к обычной своей жизни: с работы его уволят, и он останется один, в долгах, день-деньской в виртуальном тумане.
– Уезжай, – ответил он матери. – Я приеду к тебе, как только смогу.
– Не дури, – возразила Фэй. – Ты хотя бы представляешь, что судья с тобой сделает?
– Куда меньше, чем сделал бы с тобой. Тебе нужно уехать.
Фэй впилась в него взглядом, словно думала, что еще ему возразить.
– Не спорь, – добавил Сэмюэл. – Иди.
– Хорошо, – согласилась Фэй. – Только давай без соплей, как в мелодрамах про детей и родителей, договорились? Ты же не будешь плакать?
– Я не буду плакать.
– Я ведь никогда не умела тебя утешать.
– Хорошего тебе полета.
– Погоди, – Фэй схватила его за руку. – Я хочу кое-что прояснить. Если мы сейчас расстанемся, мы некоторое время не сможем общаться. Вообще.
– Я знаю.
– Ты к этому готов? Выдержишь?
– Тебе нужно мое согласие?
– Да. Согласие на то, что я тебя брошу. Опять. Во второй раз. Да, мне это нужно.
– Куда ты поедешь?
– Пока не знаю, – ответила Фэй. – В Лондоне решу.
По телевизору над ними в аэропортовской программе новостей после рекламной паузы возобновился репортаж о предвыборной кампании Пэкера. Похоже, в Айове он с самого начала выбился в лидеры гонки, сообщили в передаче. Видимо, нападение в Чикаго существенно повысило его шансы на успех.
Фэй и Сэмюэл переглянулись.
– Как мы только в это влипли? – спросил Сэмюэл.
– Это все из-за меня, – ответила Фэй. – Прости.
– Лети уже, – сказал он. – Вот тебе мое согласие. Беги отсюда.
– Спасибо, – Фэй взяла сумку, оглянулась на Сэмюэла, бросила сумку на пол, крепко обняла его и уткнулась лицом ему в грудь. Сэмюэл не знал, что делать: Фэй никогда прежде так его не обнимала. Наконец она судорожно вздохнула, как пловец, который собирается нырнуть, и отпустила его.
– Веди себя хорошо.
Фэй похлопала его по груди, взяла чемодан и направилась к сотруднику службы безопасности, который, как ни в чем не бывало, пропустил ее. Мужчина с блокнотом спросил Сэмюэла, готов ли он уйти. Сэмюэл же провожал взглядом мать: после ее объятия его била легкая дрожь. Он прижал ладонь к тому месту, куда Фэй уткнулась лицом.
– Сэр, вы готовы? – спросил мужчина с блокнотом.
Сэмюэл открыл было рот, чтобы ответить: да, готов, – как вдруг услышал знакомое имя: ухо само его выхватило из повсеместного и обычно неразличимого гула аэропорта. Имя прозвучало в телевизоре над головой: Гай Перивинкл.
Сэмюэл поднял глаза, чтобы проверить, не ослышался ли, и увидел Перивинкла собственной персоной: тот сидел в студии программы новостей и беседовал с ведущими. Под именем его стояла подпись: “Консультант предвыборной кампании Пэкера”. Ведущие спрашивали Перивинкла, что побудило его взяться за это дело.
– Порой народу кажется, что он заслужил взбучку, порой ему хочется ласки, – пояснил Перивинкл. – Когда ему хочется ласки, он голосует за демократов. К чему я клоню? К тому, что сейчас, сдается мне, как раз настал черед взбучки.
– Сэр, пора идти, – подал голос мужчина с блокнотом.
– Минутку.
– Консерваторы лучше, чем кто-либо, понимают, что сейчас нам нужна хорошая взбучка. Понимайте, как хотите, – рассмеялся Перивинкл, а следом за ним и ведущие. Держался он очень естественно. – То есть сейчас страна видит себя нашкодившим ребенком, – продолжал он. – На самом деле, когда люди голосуют, ими подсознательно движут детские травмы. Есть масса исследований на эту тему.
