– Вы были с ней в одной комнате. И что она сказала?
– Да толком ничего.
– Вы были в одной комнате, вы героически сумели преодолеть многолетнюю обиду, и она распахнула вам душу, она была с вами откровенна, как ни с кем и никогда, она поведала вам захватывающую историю своей жизни страниц на двести пятьдесят с идеальной концовкой.
– Не совсем.
– Постарайтесь все-таки побыстрее осмыслить ваши переживания. Я понимаю, что это трудно, но у нас график.
– Да она вообще не захотела со мной говорить. Но я что-нибудь придумаю. Я ищу информацию. Это займет некоторое время.
– Некоторое время? Понятно. Помните то огромное нефтяное пятно в Мексиканском заливе
[20]? В прошлом году?
– Помню.
– Публику это волновало, кажется, дней тридцать шесть. Даже были исследования на эту тему.
– В каком смысле “волновало”?
– Первый месяц все дружно негодовали и запоздало злились: дескать, ну как так-то? А пять недель спустя большинство реагировало так: “Да, точно, а я уж и забыл”.
– То есть какое-то окно у нас все-таки есть.
– Очень маленькое, того и гляди закроется. Все-таки то была самая страшная экологическая катастрофа в истории Северной Америки. И то, что какая-то дама швырнула горсть камней в политика, которого большинство считает засранцем, разумеется, не идет ни в какое сравнение.
– И что же мне делать? Какой у меня выбор?
– Я вам уже говорил: объявите себя банкротом и сваливайте в Джакарту.
– Я постараюсь работать быстрее. Кстати, я сейчас в Айове, собираю информацию.
– Аойва? Понятия не имею, как там все выглядит.
– Ну как: заброшенные заводы. Фермы, выставленные на продажу. Поля кукурузы с рекламными щитами “Монсанто”. Я как раз мимо такого проезжаю.
– Красота.
– Баржи на реке. Свиньи пасутся. Супермаркеты “Хайви”.
– Все, дальше слушать не хочу.
– Сегодня я встречаюсь с дедом. Может быть, он расскажет мне правду о том, что случилось с мамой.
– Как бы это помягче сказать? Нам совершенно неинтересна “правда о том, что случилось” с вашей мамой. Нам куда интереснее заставить раскошелиться тех, кто сейчас помешался на предстоящих президентских выборах.
– Я уже в доме престарелых. Мне пора.
Здание казалось безликим, и снаружи его можно было принять за обычный жилой дом: фасад обшит пластиком, на окнах занавески, название неочевидное – “Ивовая лощина”. Не успел Сэмюэл переступить порог, как в нос ему ударил резкий, вызывающий клаустрофобию больничный запах: хлорка, мыло, средство для чистки ковров, никогда не выветривающийся сладковатый и едкий дух мочи. На стойке регистратуры лежал бланк, в котором каждый посетитель должен был расписаться и указать цель визита. Рядом со своей фамилией Сэмюэл написал: “Исследование”. Он планировал расспросить деда и получить ответы. Если, конечно, тот с ним все-таки поговорит. Фрэнк Андресен всегда был молчалив. Он был замкнут, равнодушен, говорил с неразборчивым акцентом, от него часто пахло бензином, и в целом казалось, будто он где-то не здесь. Все знали, что он родом из Норвегии, но о том, почему он оттуда уехал, дед не распространялся. “Отправился на поиски лучшей жизни” – вот и все, что удавалось из него вытянуть. Единственное, что он рассказывал о родине, – какой красивый у них там был дом: большой, темно-красный, окнами на море в самом северном городе мира. Дед выглядел счастливым, лишь когда вспоминал об этом, а больше, кажется, никогда.
Медсестра отвела Сэмюэла за столик в пустой столовой и предупредила, что Фрэнк редко говорит что-то вразумительное.
– Он принимает лекарства от болезни Паркинсона, и от них у него путаются мысли, – пояснила она. – А от таблеток от депрессии его постоянно клонит в сон. Вдобавок у него деменция, так что едва ли вам удастся что-то узнать.
– А у него депрессия? – удивился Сэмюэл.
Медсестра нахмурилась и обвела руками столовую.
– Сами посмотрите.
Сэмюэл уселся за столик, достал телефон, чтобы записать разговор, и увидел несколько новых писем – от декана, от начальника отдела по делам студентов, от начальника университетского отдела по связям с общественностью, из управления по адаптации студентов с ограниченными возможностями, управления по вопросам инклюзивного обучения, службы здравоохранения для студентов, консультанта по учебно-методическим вопросам, студенческой службы психологической помощи, от ректора, от омбудсмена – и все с одной темой “Срочно: конфликт со студенткой”.
Сэмюэл обмяк. Провел пальцем по экрану телефона, чтобы письма исчезли.
Наконец медсестра привезла в кресле-каталке деда. Сэмюэлу он показался на удивление маленьким, куда меньше, чем ему помнилось. Дед был небрит, с разноцветной – черно-рыже-седой – бородой, открытым ртом и белыми крапинками слюны на губах. Худой, в тонком халате цвета фисташкового пудинга. Седые всклокоченные со сна волосы торчали, как травинки. Дед выжидающе смотрел на Сэмюэла.
– Как я рад тебя видеть, – сказал тот. – Ты меня узнаешь?
5
Лучше всего Фрэнк помнил то, что было давным-давно. Особенно лодку. Как он рыбачил с кормы в те месяцы, когда позволяла северная погода. Он это помнил, как сейчас: парни в теплом домике едят и пьют, потому что закончили работу, забросили сети, и стоит летняя полночь, когда солнце не садится, а горизонтально движется по небу.
Красно-оранжевые сумерки длиною в месяц.
В этом свете все казалось живее и ярче: вода, волны, далекий каменистый берег.
Тогда его звали Фритьоф, а не Фрэнк.
Он был еще подростком.
И очень любил все это: Норвегию, Северный полярный круг, ледяную воду, в которой останавливалось сердце.
Он рыбачил по вечерам ради удовольствия, не ради денег. Его увлекала борьба. Когда тащишь огромными сетями стаю бьющихся черных каменных окуней, ты не чувствуешь борьбу так, как когда вы с рыбой связаны тонкой белой леской.
Жизнь тогда была незамысловата.
Вот что он любил: насаживать приманку на крючок, чувствовать, как рыба тянет ко дну, – мускулы напрягаются, ты еще не знаешь, кого поймал, упираешь удилище в бедро и тянешь с такой силой, что остается синяк, и не видишь рыбу, пока у самой поверхности воды не блеснет чешуя, и вот наконец появляется рыба.
Сейчас жизнь стала ровно такой.
Именно так он себя и чувствовал.
Как рыба, которую вытащили из моря – темного, точно красное вино.
Словно из ниоткуда появлялись лица. Откроешь глаза – а перед тобой незнакомец. Вот и сейчас на него смотрел молодой человек и натянуто улыбался, хотя в глазах таился испуг. Еще одно лицо, которое нужно узнать.
