Он отнес коробки в машину и позвонил отцу.
– Самое время попробовать замороженные продукты, – откликнулся тот. – Генри Андерсон слушает. Чем я могу вам помочь?
– Это я, – сказал Сэмюэл. – Нам надо поговорить.
– Я бы с удовольствием пообщался с вами с глазу на глаз, – ответил отец тем вежливым, неестественным высоким тоном, которым всегда говорил на работе. – Давайте все обсудим при первой же возможности.
– Пап, ну хватит.
– Если хотите, я расскажу вам о нашем следующем вебинаре: быть может, это будет вам интересно.
– У тебя что, начальник стоит над душой?
– Определенно да.
– Ладно, тогда просто слушай. Я лишь хотел тебе сказать, что кое-что выяснил о маме.
– Боюсь, это не в моей компетенции, но я буду рад направить вас к своему коллеге, который сумеет вам помочь.
– Пап, перестань, а?
– Понял вас. Большое спасибо, что упомянули об этом.
– Я знаю, что мама уезжала в Чикаго. И знаю почему.
– Думаю, это лучше обсудить при личной встрече. Когда вам было бы удобно?
– Она сбежала из Айовы, потому что забеременела от тебя. И дед вышвырнул ее из дома. Ей пришлось уехать из города. Я все знаю.
На том конце провода повисло молчание. Сэмюэл ждал.
– Пап? – наконец окликнул он.
– Это неправда, – куда тише ответил отец уже обычным голосом.
– Это правда. Я разговаривал с дедушкой Фрэнком. Он мне все рассказал.
– Так это он тебе рассказал?
– Да.
– А ты где?
– В Айове.
– После ухода твоей мамы этот человек не сказал мне и десяти слов.
– Он болен. Ему дают какие-то тяжелые препараты. Один из побочных эффектов – расторможенность. Мне показалось, он сам не понимает, что говорит.
– О господи.
– Скажи мне правду. Ну же.
– Во-первых, Фрэнк ошибается. Это все чудовищное заблуждение. Твоя мама вовсе не была беременна. Ты ее первый ребенок.
– Но Фрэнк сказал…
– Я догадываюсь, почему он так подумал. Да, он верит, что это правда. Но я тебе говорю: все было не так.
– А как?
– Ты уверен, что хочешь это услышать?
– Мне это необходимо.
– Есть вещи, которых лучше не знать. Детям совершенно незачем знать о родителях всю правду.
– Для меня это важно.
– Тогда приезжай домой.
– И ты мне расскажешь?
– Да.
– Всю правду? Без обмана?
– Да.
– Даже самую неприглядную?
– Да. Приезжай.
На обратном пути Сэмюэл пытался представить, как вел бы себя на мамином месте: вот он впервые едет в Чикаго, поступает в колледж, и будущее смутно и покрыто тайной. Он чувствовал себя так, словно переживает сейчас то же, что и она. Вот-вот начнется новая жизнь. И все изменится. Казалось, будто мама едет в машине рядом с ним.
И, как ни странно, никогда она не была ему ближе, чем в ту минуту.
Часть четвертая. Дух дома
Весна 1968 года
1
Фэй слышит скрежет металла и понимает, что работа кипит. Металл передвигают, бросают, плющат, сгибают; металл ударяется о металл и поет. Завод “Кемстар” из дома не видать, но в небе стоит его зарево, медный свет за дубами, что растут на заднем дворе. Иногда она представляет, будто там не завод, а стан какого-нибудь древнего войска: горят факелы, стучат молоты кузнецов, кующих мечи. Заводской гул напоминает ей о войне.
Она полагала, что хотя бы сегодня вечером, из-за того, что случилось, того, что сейчас показывают по телевизору, завод затихнет. Но нет: даже в такой вечер “Кемстар” грохочет. Она сидит на заднем дворе и слушает. Вглядывается в густой сумрак. Отец сейчас на заводе: работает в ночную смену. Она надеется, что он не смотрел новости, а значит, сумеет сосредоточиться. Потому что на заводе “Кемстар” смертельно опасно. Она как-то раз была там на экскурсии, и ее напугали все эти маски, перчатки, строгая техника безопасности, фонтанчик для промывки глаз, то, как перехватывало горло, как зудела кожа головы. Она слышала истории о рабочих, месяцами лежавших в больнице после очередной дурацкой ошибки “Кемстар”. Каждый раз, проезжая мимо завода, она видит логотип в виде скрещенных букв “К” и “С”, и подпись: “КЕМСТАР – МЕЧТЫ СБЫВАЮТСЯ”. Ни один из ее дядьев не стал бы там работать. Они пошли на сталелитейный, на азотный, на завод по производству минеральных удобрений, на фабрику по производству воздушной кукурузы; кто-то ездил через реку, в Иллинойс, на завод, где делали клейкую ленту. Точнее, не саму ленту, а клей для нее. Огромные цистерны молочной пены, которую помешивали, разливали по бочкам для нефтепродуктов и отправляли заказчикам. Непонятно, как этот клей – уже не жидкий, а густой, – наносят на ленту. И каким образом клейкая лента в такой аккуратной упаковке оказывается на полках магазинов по всей Америке: это еще одна специальность на заводе, еще одна группа толстых мужиков – приезжих рабочих. Неудивительно, что дяди никогда не рассказывают о том, что производят. Коммерческая тайна. Так и живет этот странный городишко на реке. Здесь ей все время кажется, будто от нее что-то ускользает. Она видит части, но не целое.
Стоит апрель, занятия на первом курсе в университете начнутся только через четыре месяца, она сидит на заднем дворе, а в доме орет телевизор: в Мемфисе убили Мартина Лютера Кинга. В Чикаго беспорядки: одни протестуют против случившегося, другие поджигают и грабят магазины. И в Питтсбурге то же самое. И в Детройте, и в Ньюарке. Волнения в Сан-Франциско. Пожары в трех кварталах от Белого дома.
Фэй смотрела-смотрела, потом поняла, что больше не выдержит, и вышла на ночную улицу, где вдалеке грохочет “Кемстар”, где свистки, краны и коленчатые валы, где каскадом металла летит вперед поезд: даже в такой вечер дело кипит. Ради чего они до сих пор трудятся, эти мужчины, которые даже не узнают о протестах? Кому нужна вся эта химия? Завод не простаивает ни минуты: этим-то он и страшен.
Она слышит, как открывается дверь в патио: это мама с новостями.
– Это просто какая-то анархия, – в отчаянии произносит она. Мама весь вечер просидела у телевизора, как приклеенная: слушала Кронкайта
[21]. – Они же громят свой собственный район.
Очевидно, полиция Чикаго оцепила районы трущоб. В магазины спиртных напитков швыряют бутылки с “коктейлем Молотова”. На крышах зданий засели снайперы. На улицах громят автомобили. Столбы со светофорами вырывают с мясом, гнут, точно ветки деревьев. В окна летят кирпичи.
