– Ты все еще на меня злишься? – спрашиваешь ты.
– Нет, уже не злюсь, – отвечает Бетани. – Я к тебе вообще ничего не чувствую.
– Понятно.
– А ты знал, что Бишоп так и не прочитал твой рассказ? Я ему ничего не сказала. Я злилась на тебя из-за него, а он его так и не прочитал. Смешно, правда?
Ты чувствуешь облегчение. Слава богу, Бишоп не узнал, что ты раскрыл его секрет. И до конца жизни верил, что сохранил все в тайне.
Бетани хватает бутылку вина за горлышко, идет в гостиную и плюхается на диван, не включает ни лампу, ничего, просто плюхается, в комнате полумрак, и ты ее толком не видишь, только слышишь, как скрипит дорогая кожа (наверно, крокодилья, предполагаешь ты), когда на нее приземляется Бетани. Ты садишься напротив нее – на тот же диван, на котором сидел утром и слушал оживленную болтовню Бетани и Питера, изображавших счастливую пару. На кухне горят два точечных светильника в нише, в остальной квартире темно, лишь сверкают окна небоскребов вокруг – в общем, толком ничего не разглядеть. Когда Бетани заговаривает, ее голос доносится словно из пустоты. Она спрашивает о Чикаго. О работе. Чем ты занимаешься. Нравится ли тебе твоя работа. Где живешь. Как у тебя дома. Как проводишь свободное время, какие у тебя увлечения. Ты отвечаешь на эти обыденные вопросы, и пока вы беседуете, Бетани наливает себе бокал вина, потом еще один, время от времени ты слышишь, как она отхлебывает глоток да в нужных моментах твоего рассказа вставляет “угу”. Ты говоришь, что в работе тебе нравится все, кроме студентов, совершенно не желающих учиться, сурового начальства и того, что университет находится в унылом пригороде: в общем, если вдуматься, работа тебе вовсе не нравится. Ты рассказываешь, что задний двор дома тебе совершенно не нужен и ты нанимаешь работника косить газон. Иногда по твоему двору пробегают, играя во что-нибудь, дети; ты не против и даже считаешь, что это твой вклад в жизнь округи. А вообще с соседями ты незнаком. Ты пытаешься писать книгу, за которую тебе уже заплатили, но никак не удается себя заставить. Бетани спрашивает, о чем книга, и ты отвечаешь: “Трудно сказать. Наверно, о семье”.
Когда Бетани откупоривает вторую бутылку, у тебя складывается впечатление, будто она пытается собраться с духом и что-то сделать, вот и пьет для храбрости. Бетани пускается в воспоминания, рассуждает о былых временах, о вашем общем детстве: как вы резались в видеоигры и играли в лесу.
– А помнишь, как ты был у нас в последний раз? – спрашивает она.
Разумеется, ты помнишь. Той ночью ты впервые ее поцеловал. Последнее счастливое воспоминание перед тем, как ушла мать. Но об этом ты Бетани не рассказываешь, а просто отвечаешь:
– Да.
– Мой первый поцелуй, – говорит она.
– И мой.
– В комнате было темно, вот как сейчас, – продолжает Бетани. – Я тебя толком не видела, только чувствовала, что ты рядом. Помнишь?
– Конечно, помню, – отвечаешь ты.
Бетани встает – тебя об этом оповещает диван: кожа скрипит, раздается негромкий чмок, – подходит к тебе, садится рядом, берет у тебя бокал, ставит на пол, она так близко, она касается коленом твоих колен, и тут до тебя доходит, почему она не включила свет и зачем столько выпила.
– Как сейчас, – улыбается она, придвигаясь ближе.
– Тогда было темнее.
– Можно закрыть глаза.
– Можно, – соглашаешься ты, но глаза не закрываешь.
– Ты сидел так же близко, как сейчас, – продолжает Бетани. Ваши щеки почти соприкасаются. Ты чувствуешь ее тепло, лавандовый запах ее волос. – Я не знала, что нужно делать, – признается она. – Поэтому просто наугад прижалась губами к твоим губам.
– Ты все сделала правильно, – отвечаешь ты.
– Вот и хорошо, – говорит она.
Бетани медлит, и ты боишься пошевелиться, вздохнуть, что-то сказать, чтобы не спугнуть этот миг: тебе кажется, что он соткан из воздуха – чуть что, и он тут же исчезнет. Твои губы в считаных сантиметрах от ее губ, но ты не тянешься к ней. Она сама должна решиться и преодолеть разделяющее вас расстояние.
– Я не хочу выходить за Питера, – шепотом признается Бетани.
– Не хочешь – не выходи.
– Поможешь мне его бросить?
Чтобы помочь ей бросить Питера, переверни страницу…
Наконец ты ее целуешь, и ты испытываешь такое облегчение, будто вся твоя страсть, тоска, тревога, сожаления, вся одержимость этой женщиной, все муки, вся ненависть к себе, обуревавшая тебя из-за того, что ты никак не мог заставить ее тебя полюбить, вдруг рассыпались в прах. Словно все это время ты поддерживал стеклянную стену и лишь сейчас осознал, что волен ее отпустить. Она падает, и ты буквально слышишь, как она разлетается на куски, – ты едва сдерживаешься, чтобы не вздрогнуть, когда Бетани тебя целует, притягивает к себе, ты всеми чувствами вспоминаешь, как целовал ее в детстве и как удивился, обнаружив, что у нее губы запеклись, как не знал, что делать, и прижимался лицом к ее лицу, ведь тогда поцелуй был не вехой на пути, но целью. Однако теперь вы оба взрослые, вы уже всему научились, вы точно знаете, что делать с чужим телом – то есть, иными словами, поцелуи тоже общение, и сейчас вы даете друг другу понять, что оба очень хотите большего. Ты прижимаешься к ней, обвиваешь руками ее талию, забираешь в горсть ее тонкое платье, а она хватает тебя за воротник и притягивает ближе, и все это не прерывая поцелуя – глубокого, страстного, ненасытного, – и ты отдаешь себе отчет в каждом ощущении, ты подмечаешь и чувствуешь все сразу: свои руки, ее кожу, свои губы, ее губы, ее пальцы, ее дыхание, то, как ее тело откликается на тебя, – все это не распадается на части, а складывается в одно огромное чувство, поток ощущений, который захватывает тебя, когда твое тело переплетено с другим и вам обоим так хорошо, что ты чувствуешь, чего хочет другой, чувствуешь, как твое тело откликается на ее ощущения, ее дрожь передается тебе, словно ваши тела слились, на мгновение утратив четкие контуры и границы.
Эти чувства настолько тебя захватывают, что тебе кажется, будто вы с Бетани стали единым целым, поэтому, когда она вдруг отталкивает тебя, перехватывает твои руки и говорит: “Подожди”, ты не можешь опомниться от изумления.
– Почему? – спрашиваешь ты. – Что не так?
– Я… прости.
Она отстраняется от тебя, высвобождается из твоих объятий и сворачивается в клубок на другом конце дивана.
– Что случилось? – недоумеваешь ты.
Бетани качает головой и бросает на тебя взгляд, полный грусти.
– Я не могу, – поясняет она, и ты чувствуешь, как обрывается сердце.
– Давай не будем торопиться, – предлагаешь ты. – Подождем немного. Все в порядке.
– Это нечестно по отношению к тебе, – отвечает она.
– Ничего страшного, – говоришь ты, стараясь, чтобы голос не выдал отчаяния, потому что понимаешь: если ты потерпишь неудачу с этой женщиной, когда почти добился своего, то уже не оправишься от удара. Сломаешься окончательно и бесповоротно. – Нам вовсе не обязательно заниматься сексом, – продолжаешь ты. – Можем просто полежать.
