Он проверил серверы “Мира эльфов”. По-прежнему лежат.
Ощущение, будто сидишь в аэропорту, подумал Павнер, твой рейс задерживают, ты, разумеется, нервничаешь, твои любимые ждут тебя в другом городе, но из-за капризов техники вы никак не можете встретиться. Вот и в те дни, когда на серверах меняли прошивку, он чувствовал себя так же: когда удавалось войти в сеть, казалось, будто наконец-то вернулся домой. Это чувство невозможно было не заметить. Его немного пугало, что пейзажи “Мира эльфов”, анимационные цифровые гряды холмов, туманные леса и вершины гор вспоминались ему так, словно он бывал там вживую. Что места эти вызывали у него куда более сильную нежность и ностальгию, чем реальный мир. Вот чего он не мог понять. Он сознавал, что в каком-то смысле игра – фальшивка, иллюзия, и места, которые он якобы помнил, на самом деле не существуют, это лишь цифровой код, хранящийся на жестком диске его компьютера. А потом представлял, как карабкается на вершину горы на северной оконечности западного континента в “Мире эльфов” и смотрит на восходящую луну на горизонте, любуется снегом, блестящим в ее свете: до того это было красиво, что Павнер вспоминал восторги живописными полотнами, ему приходили на ум рассказы очевидцев, очарованных их красотой, и он не видел разницы между тем, что пережил сам, и тем, что испытывали они. И пусть не существовало ни этих гор, ни лунного света, но красота же была? Он же помнил об этом? Значит, все было на самом деле.
Дни, когда перепрошивали серверы, оборачивались для него сущим ужасом, потому что он оказывался отрезан от источника красоты, чуда, восторга, иногда на целые сутки, и вынужден был как-то справляться со своей аналоговой обыденностью. Всю неделю он думал, чем бы занять вторник, чтобы хоть как-то выдержать мучительную паузу между пробуждением и выходом в сеть. Что бы такое сделать, чтобы убить время. Он завел список на смартфоне, так называемый “Дела на день перепрошивки”, куда вносил приходившие ему в голову в течение недели мысли о том, как бы сделать так, чтобы пережить этот день, чем бы таким приятным себя занять. Пока что в списке значились три пункта:
1. Купить полезные продукты
2. Помочь Плуту
3. Читать хорошие книги
Третий пункт держался в списке уже полгода – с тех самых пор, как Павнер увидел у соседнего книжного супермаркета вывеску “Читайте хорошие книги!” и добавил это в список дел. Он поставил этот пункт на повтор, велел смартфону дублировать его каждую неделю, потому что всегда хотел читать как можно больше, ну и потому что круто было бы похвастаться в сети – мол, а я весь день валялся на диване с книгой и чашкой чая. Вдобавок если Лиза под влиянием минутного любопытства или в припадке раскаяния из-за того, что развелась с ним, вздумает тайком проверить список его дел в телефоне, ей наверняка понравится пункт “читать хорошие книги”, а может, она даже поймет, что он изменился, и захочет к нему вернуться.
Однако за полгода он не прочел ни единой книги – ни хорошей, ни плохой. Ему становилось тошно уже от мысли о том, чтобы открыть книгу: накатывала усталость, мысли туманились.
Оставалось первое дело из списка: купить полезные продукты.
Признаться, он уже это пробовал. На прошлой неделе он наконец-таки отважился зайти в магазин органических продуктов после того, как неделю с улицы наблюдал за тем, что творится внутри, смотрел на входивших и выходивших покупателей и тихо ненавидел этих яппи за модные обтягивающие шмотки, электромобили и роскошную жизнь. Прежде чем зайти в магазин, нужно было тщательно продумать линию защиты, потому что, чем дольше он сидел в машине у входа и оценивал покупателей, тем больше ему казалось, что они тоже его осуждают. За то, что он недостаточно стильный, недостаточно спортивный, да и денег у него маловато, чтобы ходить в такой магазин. Павнер мнил себя главным героем каждой истории, он был уверен, что все только на него и смотрят: ему казалось, что он у всех на виду, что он тут неуместен, что здесь на него глазеют, точно в паноптикуме, с осуждением и язвительной насмешкой. Он вел в голове долгие разговоры с абстрактными кассирами, стражами продуктов и дверей, объяснял, что он здесь не потому, что это модно, а потому что это совершенно необходимо для новой строгой диеты. И если прочие покупатели ходили сюда из-за увлечения очередным новомодным веянием – органическим ли питанием, слоуфудом ли, а может, стремлением есть исключительно продукты, произрастающие в этой местности, – то ему это нужно для здоровья, а значит, он тут куда уместнее, чем они, даже если внешне и не вписывается в целевую аудиторию этого бренда, если верить их вычурной рекламе. Наконец, отрепетировав с десяток раз в голове подобные диалоги, он собрался с духом, зашел в магазин и медленно бродил по нему, складывая в тележку точно такие же продукты, которые обычно покупал в соседнем супермаркете “Севен-илевен”: супы в банках, мясные консервы, белый хлеб, энергетические батончики, замороженную пиццу и прочие полуфабрикаты, – только, разумеется, здесь все это было органическое.
Выгружая продукты из тележки на ленту у кассы, он гордился собой: еще бы, ведь он один из них, никто на него не косился, не удивлялся, что он вообще тут забыл. Но чувство это испарилось, когда кассирша, милая девушка в очках в модной квадратной оправе, вероятно, аспирантка факультета экологии, или социологии, или еще чего-нибудь в этом роде, окинула взглядом все эти консервы, полуфабрикаты, коробки, заметила: “Вы как перед ураганом запасаетесь!”, весело рассмеялась – мол, я пошутила – и принялась считывать штрихкоды покупок. Он улыбнулся в ответ, неискренне хихикнул, однако потом весь день не мог избавиться от ощущения, будто кассирша его осудила, намекнула ему, что такую нездоровую пищу можно есть только если совсем прижмет – например, в случае какого-нибудь катаклизма.
Он все понял, сделал выводы и в следующий раз брал только свежее. Фрукты, овощи, мясо в вощеной бумаге. Только скоропортящиеся продукты. Он понятия не имел, как их готовить, но чувствовал себя здоровее уже от того, что у всех на глазах брал эти продукты в руки: это как пригласить на свидание красавицу: так и хочется, чтобы все вас видели, и ты идешь с ней куда-нибудь, где полно народу, вот так он и чувствовал себя, складывая в тележку блестящие баклажаны и прочие овощи и зелень – брокколи, рукколу, мангольд. Загляденье. Выкладывая покупки на ленту перед той самой хорошенькой кассиршей, он раздулся от гордости, как ребенок, который дарит маме нарисованную в школе картинку.
– У вас есть с собой сумка? – спросила кассирша.
Он в недоумении уставился на нее. Какая еще сумка, зачем?
– Нет, – ответил он.
– Мы поощряем клиентов ходить за покупками с собственными многоразовыми сумками, – пояснила кассирша. – Чтобы экономить бумагу.
– Ясно.
– За это мы делаем скидку, – продолжала кассирша. – Приносите сумку – получаете за нее деньги.
Он кивнул. Он смотрел уже не на девушку, а на экран ее компьютера. Притворялся, будто складывает в уме сумму покупок, проверяя, не обсчитали ли его. Кассирша, должно быть, почувствовала, что ему неловко и досадно из-за того, что его в очередной раз унизили, и попыталась разрядить обстановку, переменив тему:
