— Вы еще пока даже не знаете, стоит ли меня благодарить.
— Я расскажу вам, я перезвоню.
— Напишите мне, вы и так потратили кучу денег на телефонные разговоры. Или, еще лучше, приезжайте и навестите меня.
— Не уверена, что сделаю это. Вы к какой возрастной группе относитесь?
— Мне шестьдесят три, я вдовец, у меня прекрасный домик в Претории.
— Храни вас Бог, — сказала она.
— Надеюсь, что он жив и ждет вас, — проговорил незнакомец из Южной Африки.
Ей пришлось прождать полтора часа прежде, чем удалось поговорить с человеком из лондонского офиса.
— Не понимаю, почему вы говорите со мной, — начал он.
— Я тоже. Но по договору я не должна была встречаться со своим отцом, пока мама была жива. Я знаю, это звучит как из сказки Андерсена, но так происходило на самом деле. Вы можете послушать меня две минуты? Только две? Я объясню все быстро, я не первый раз вступаю в деловые переговоры.
Английский юрист все понял. Он сказал, что поговорит с кем надо.
Морин начинала верить в то, что закон работает куда быстрее, чем она раньше считала. Уолтер всегда рассказывал ей про проволочки и задержки, да и сама она знала про сложные договоры, которые они заключали с поставщиками. Но вдруг именно тогда, когда в ее жизни происходили самые важные события, она столкнулась с двумя юридическими компаниями, которые поняли ее. Вечером в четверг она проверила автоответчик, но там было только сообщение от мисс О’Хейген, которая пригласила Морин заскочить к ним на шерри, как раньше они это делали вместе с мамой. И еще было сообщение от Уолтера, который сказал, что едет на выходные на запад Ирландии, где будет много гулять, вкусно есть и рыбачить, но если Морин поедет с ним, то ему не придется рыбачить.
Она улыбнулась: он хороший друг.
Еще было два щелчка без сообщений. Она не находила себе места. Как эти люди могли так медлить? Ведь ее отец мог быть в Англии, а скорее всего, это именно так. А если он не хотел общаться с ней? А если и хотел, то этому препятствовали Флора или его дочь. Вдруг она поняла, что у него могли быть и другие дети.
Она медленно прошла по квартире. Она уже не помнила, когда в последний раз ей было так неспокойно, что из рук валилось все.
Когда зазвонил телефон, она подпрыгнула.
— Морин Бэрри? Это Морин Бэрри?
— Да, — произнесла она, еле дыша.
— Морин, это Берни, — сказал голос. А потом повисло молчание, словно он ждал ответа.
Она не могла сказать ничего. Ни слова не могла из себя выдавить.
— Морин, мне сказали, что ты пыталась найти меня. Если это не так, то… — Он был готов повесить трубку.
— Вы мой отец? — прошептала она.
— Теперь я старик, но когда-то я был твоим отцом, — сказал он.
— Так, значит, вы до сих пор им остаетесь. — Она постаралась говорить непринужденно и поняла, что это было правильно. Она слышала, как он засмеялся.
— Я и раньше звонил, но там работал автоответчик, и голос был такой серьезный, что я вешал трубку, так ничего не сказав.
— Знаю.
— Но я снова позвонил, потому что подумал: это голос Морин.
— Тебе понравился голос?
— Не так, как сейчас, когда мы разговариваем живьем. Мы же живьем разговариваем?
— Да.
Снова была тишина, но уже не такая угнетающая. Они просто привыкали к необычному разговору.
— Ты бы хотел встретиться со мной? — спросила она.
— Ничего другого я бы так сильно не хотел. Но ты сможешь приехать в Англию? Я сейчас немного не в форме, я не смогу приехать в Ирландию, чтобы навестить тебя.
— Это не проблема, я приеду, как только ты скажешь.
— Но это уже будет не тот Берни, которого ты знала раньше.
Она поняла, что он предпочел бы, чтобы она называла его Берни, а не отец. Мама всегда говорила о нем как о «бедном Бернарде».
— Я тебя не знала раньше, Берни, так же как и ты знал меня всего ничего, так что ни для кого из нас неожиданности не будет. Я уже приближаюсь к пятидесятилетней отметке…
— Стоп, стоп.
— Нет, это правда, я не седая, потому что регулярно посещаю парикмахера…
— А Софи, она тебе раньше говорила… до того, как она…
— Она умерла две недели назад… Берни…. у нее был удар. Все произошло быстро, она бы не выжила… все произошло к лучшему…
— А ты?
— Я в порядке. Но как насчет встречи? Куда мне приехать, чтобы увидеть тебя, Флору и всю твою семью?
— Флора умерла. Она умерла вскоре после того, как мы уехали из Родезии.
— Мне жаль.
— Да, она была прекрасной женщиной.
— А дети? — Морин понимала, что это был необычный разговор. Он казался естественным, но она говорила с собственным отцом, с человеком, которого она сорок лет считала мертвым.
— Есть только Кэтрин, но она в Штатах.
Морин была довольна.
— Что она там делает? Она работает? Она замужем?
— Ничего из этого. Она уехала с рок-музыкантом восемь лет назад. Она ездит за ним повсюду, чтобы создать домашнюю атмосферу, как она говорит. Она счастлива.
— Тогда она молодчина, — сказала Морин, даже не задумываясь.
— Да, я тоже так думаю. Потому что она никому не причиняет боль. Люди говорят, что она неудачница, но я так не думаю. Она победила, раз смогла получить то, что хотела, никому не сделав зла.
— Когда я смогу приехать и навестить тебя, Берни? — спросила она.
— Чем скорее, тем лучше.
— Где ты?
— Не поверишь, в Аскоте.
— Я приеду завтра.
Перед отъездом она ненадолго заехала на работу. Деловая почта к ней домой почти не приходила, все было адресовано в главный магазин. Там была пара счетов, циркуляр и письмо, похожее на приглашение. Оно было от Анны Дойл, старшей дочери Дейдры О’Хейген, официальное приглашение на серебряную свадьбу ее родителей. Она извинялась за раннее приглашение, объясняя это тем, что хотела убедиться, сколько человек придет. Возможно, Морин могла дать ответ уже сейчас.
Морин смотрела на приглашение и не видела его. Серебряная свадьба была сегодня песчинкой в ее жизни. Сейчас она не сможет думать о том, пойдет или нет.
Это был очень уютный дом для престарелых, сохраненный в колониальном стиле. Морин взяла напрокат машину в Хитроу, чтобы доехать до него. Предварительно она позвонила, чтобы проверить, не причинит ли ее визит беспокойство отцу, который говорил, что страдает от ревматического артрита и переживает последствия небольшого сердечного приступа. Но ее заверили, что он прекрасно себя чувствует и с нетерпением ждет ее приезда.
