Мама заказала столик в ресторане поблизости. Это был маленький, дорогой французский ресторан. Салфетки были из плотной ткани, приборы — из настоящего серебра, а цветы в вазах — из сада. За все двадцать пять лет, что Дейдра прожила здесь, она ни разу не обедала в таком месте, и тут приехала ее мать, приехала из маленького по сравнению с Лондоном города, из маленькой страны и вела себя так, словно она ко всему этому привыкла.
Она была рада, что решения принимала мама, потому что не только не могла прочитать меню, но не в силах была даже озвучить заказ, так расстроилась.
— Почему ты ничего не рассказала мне о… о Тони? — наконец спросила она.
— Вначале и рассказывать-то было нечего, пока мы не решили поехать вместе в этот круиз, а потом я тебе рассказала, — ответила ее мать.
— А Джерард и Барбара… они знали?
— Они знали, что Тони — мой друг, они, конечно, знали о наших совместных планах на отдых.
— И они… они не…
— Джерард отвез нас сегодня в аэропорт. Тони прав, он позеленел от зависти. Он сказал, что это именно то, что нужно ему. Он слишком много работает, ему нужен отдых, он мог бы позволить себе это.
— Но он сказал… что он думает?
— Он не сказал, что возьмет отпуск, но ты же знаешь Джерарда, возможно, он подумает над этим.
Неужели мама на самом деле не понимала ее или она притворялась?
— А что Барбара и Джек? Что они думают о том, что ты поедешь с мужчиной?
— Дейдра, дорогая, я не еду с мужчиной в этом смысле. Я, конечно, еду отдыхать, я еду с Тони, а он, естественно, мужчина. Что ты имеешь в виду, спрашивая, что они думают? Они ничего не думают, я уверена в этом.
— Но семья Джека…
Сколько Дейдра себя помнила, о семье Джека всегда говорили особенно. Его отец был верховным судьей, а дядя — послом. Выйдя замуж, Барбара сыграла правильную партию, как считала ее семья, в отличие от старшей дочери, которая вышла замуж черт знает за кого да еще и в страшной спешке.
Но мама выглядела очень удивленной.
— Семья Джека? — повторила она слова дочери, словно та сказала их на иностранном языке. — А они-то тут при чем?
— Ты понимаешь…
— Не думаю, что они когда-либо встречали Тони. Правда не думаю. А почему ты спрашиваешь?
Дейдра пристально посмотрела на свою мать. Она спрашивает, потому что благородная семья Джека постоянно упоминалась. О ней постоянно говорили с тех самых пор, как Барбара стала встречаться с Джеком. Ей хорошо запомнилась шикарная свадьба, которую устроили для Барбары: с помпезными речами, политиками и фотографами. И сейчас вдруг клан Джека стал совсем неважным?
Чувствуя, что становится пунцовой, она заговорила с матерью напрямую:
— А ты и Тони… у вас уже есть планы на будущее… после круиза? Ты не думала, что вы могли бы пожениться или что-нибудь подобное?
— Постарайся не быть такой удивленной. Происходят и более странные вещи. Но ответ — нет. Никаких подобных планов у нас нет.
— Ой…
— И вообще, хватит говорить обо мне и этой поездке. Расскажи мне, как у тебя дела?
Дейдра выглядела расстроенной.
— Ничего, что было бы так же интересно, как у тебя.
— Ну как же, Десмонд открывает собственное дело, а у тебя будет празднование серебряной свадьбы…
— Где ты его встретила? — спросила Дейдра напрямую.
— Десмонда? — игриво переспросила мама. — Ну конечно, когда ты привела его домой и сказала, что собираешься за него замуж. Но ты и сама знаешь.
— Я имела в виду не Десмонда, и ты это знаешь. — Дейдра разозлилась. — Я имела в виду Тони. Где вы познакомились?
— Мы встретились в гольф-клубе.
— Тони член гольф-клуба? — Теперь она уже не могла сдержать удивление.
— Он прекрасно играет, — гордо сказала мама.
— Но как он стал его членом? — Еще несколько лет назад таких, как Тони, даже на порог не пускали. Если бы ее Десмонд умел играть в гольф, чего он не умел, его бы не пустили. Но как могли принять такого, как Тони?
— Понятия не имею, полагаю, также, как все мы стали членами, — неопределенно ответила мама.
— И все твои друзья его знают? Миссис Бэрри, к примеру, знала? — Она специально выбрала мать Морин Бэрри, потому что та была лакмусовой бумажкой в светском обществе Дублина. Тони не мог быть встречен дружелюбно.
— Софи? Конечно, Софи пару раз встречала его. Но помни, что Софи не играла в гольф, так что там она его встретить не могла.
— И не говори мне, что Тони играет в бридж.
— Нет, он не общается со старыми кисками, как он нас называет, которые часами играют в карты.
Мама весело рассмеялась, и вдруг Дейдре показалось, что мамина жизнь была куда веселее ее собственной. Чтобы мама снова не сменила тему разговора, она предприняла еще одну попытку:
— Мама, пожалуйста, что думает Джерард? Что он говорит? Не о том, чтобы уехать в отпуск, а о том, что он думает о Тони.
— Понятия не имею.
— Ты должна знать.
— Нет, откуда мне знать? Я знаю только то, что он мне говорит, я понятия не имею, что он говорит всем остальным. У него сейчас милая подружка, наверное, он с ней говорит об этом.
— Но он должен был сказать, я уверена…
—. Послушай, Дейдра, у каждого есть своя жизнь. Наверное, Джерарда куда больше волнует его карьера, его здоровье, сколько он потребляет ненасыщенных жиров и холестерина. Его может волновать, стоит ли ему продавать квартиру и покупать дом. Когда же он будет думать о своей матери, спрашиваю я тебя?!
— Но если ты что-то делаешь… если в твоей жизни что-то происходит…
— Думаю, он понимает, что я достаточно взрослая, чтобы самой о себе позаботиться.
— Мы все должны заботиться друг о друге.
— Вот тут ты совершенно не права, мы не должны вмешиваться в жизнь других людей. Это большой грех.
Несправедливость этих слов ударила с силой пощечины. Как могла мама говорить такие глупости про вмешательство в чужую жизнь?
Четверть века Дейдра жила по своим правилам, которые сама для себя придумала. Она была дочерью тех, кто мог иметь надежды и мечты. Она была старшей дочерью, блестящей студенткой, она могла бы пойти работать в МИД, как он тогда назывался, она могла бы стать послом или выйти замуж за посла. Она могла бы получить мужа получше, чем у Барбары. Но вместо всего этого она влюбилась одним жарким летом и сама посадила себя в странную темницу. Раз уж О’Хейгены не могли получить то, что было достойно их, то они сделают вид, что имеют это.
Дейдра всю жизнь старалась умиротворить мать, которая сейчас сидела напротив, которая встречалась с этим вульгарным мужчиной и доказывала ей, что главное правило в жизни — не вмешиваться в жизнь других! Это недопустимо.
