Она была уверена, что родственники любят Чарльза и очень гордятся его отменной храбростью, проявленной на войне, но при этом не сомневалась в том, что они будут крайне расстроены, узнав, что его свадьба не состоится.
А ему будет очень нелегко объяснить, почему он вдруг передумал жениться.
Угадав, о чем она думает, Чарльз сухо сказал:
– Перестаньте волноваться! В последний момент обязательно случится что-нибудь такое, отчего все пройдет легче, чем вы думаете. Мне всегда везет.
– Я буду держать пальцы скрещенными…
Они въехали на Пикадилли.
В эту самую минуту прямо перед ними с тротуара сошла женщина, чтобы перейти на другую сторону улицы, и толкала перед собой коляску с маленьким ребенком.
На руках она несла другого малыша.
Едва она успела дойти до середины дороги, как из-за угла вывернул фаэтон, запряженный тройкой лошадей, и помчался прямо на нее.
Экипажем управлял молодой щеголь, который гнал лошадей слишком быстро, пренебрегая всеми правилами безопасности.
Женщина, видя его приближение, попыталась ускорить шаг, чтобы успеть уйти с дороги, но одно колесо ее коляски неожиданно наехало на валявшийся на дороге камень.
Коляска накренилась, и ребенок выпал на брусчатку.
Только чудом фаэтон не задел его.
Женщина едва не лишилась чувств, когда колеса экипажа прогрохотали в дюйме от головы малыша.
Чарльз натянул поводья, останавливая лошадей, но, прежде чем он успел вымолвить хотя бы слово, Рания спрыгнула на землю и побежала к ребенку.
Малыш заливался слезами, когда она подхватила его на руки и нежно заговорила с ним:
– Все в порядке, ты в полной безопасности, и с тобой ничего не случилось.
Его мать не выпускала из рук второго мальчика, прижимая его к груди так сильно, что он тоже заплакал.
Чарльз велел своему груму отвезти коляску на тротуар, поскольку в любую минуту на дороге мог показаться очередной экипаж.
Малыши все еще плакали, и Рания обратилась к их матери:
– Хотите, я подержу малыша, пока вы не успокоите другого?
Но женщина, казалось, не могла вымолвить ни слова и, лишь молча кивнув, отдала Рании одного из детей и взяла на руки второго мальчика.
– Давайте перейдем на тротуар, – предложила Рания. – Там нам будет спокойнее.
Грум уже убрал с дороги коляску.
Мать с ребенком на руках тоже двинулась на тротуар, и Рания последовала ее примеру.
Она не сводила глаз с ребенка, которого несла.
Глядя на нее, Чарльз вдруг понял, что она похожа на Мадонну с младенцем.
Он был уверен, хотя и не мог этого видеть, что в глазах ее светится доброта и нежность, а на губах играет легкая улыбка, когда она смотрит на маленького мальчика у себя на руках.
Неожиданно у него мелькнула мысль, что именно этого он хотел бы от своей будущей супруги, которая родит ему сыновей, – чтобы она любила детей и берегла их, потому что они являлись бы плодом его любви к ней.
Мать опустила маленького мальчика на тротуар, и он перестал плакать, рассматривая царапины на коленках.
Рания поравнялась с фаэтоном, и Чарльз окликнул ее:
– Спросите у этой женщины, куда она шла.
Рания передала его вопрос женщине.
– Мы шли в лечебницу, – отозвалась та. – У ребенка болит глазик, и нас ждет доктор.
– И поэтому вы так спешили?
Женщина кивнула:
– Если мы опоздаем, врач начнет принимать других пациентов, и тогда нам придется занимать очередь заново.
Она повторила Чарльзу то, что сказала женщина.
В ответ он улыбнулся:
– В таком случае мы отвезем их в больницу. Нам придется потесниться, но я уверен, что мы как-нибудь поместимся.
Рания помогла женщине с ребенком на руках подняться в фаэтон и усадила ее рядом с Чарльзом.
Сама же она села напротив, держа на коленях второго мальчугана. Теперь, оказавшись в фаэтоне, тот перестал хныкать и жаловаться на исцарапанные коленки.
Когда Чарльз тронул экипаж с места, малыш вдруг выпалил:
– Большие лошадки, Джимми любит больших лошадок!
– Это правда, – подтвердила его мать. – Он сходит с ума по лошадям с тех самых пор, как научился ходить.
– Когда подрастешь, то сможешь прокатиться верхом на большом коне, – сказала мальчику Рания. – Но сначала тебе придется научиться разговаривать с ним.
– Разговаривать с ним? А разве конь умеет говорить? – озадачился Джимми.
– Он потрется об тебя носом, что будет означать, что он тебя понял. Если ты станешь разговаривать с ним и гладить его по шее перед тем, как сесть на него, он научится понимать, чего ты от него хочешь, и будет любить тебя так же, как и ты полюбишь его.
Джимми обдумал ее слова.
– Я так и сделаю, мисс, – неуверенно проговорил он наконец.
– Не забывай о том, что я сказала тебе, потому что это очень важно. Когда я разговариваю со своей лошадью, которую зовут Стрекоза, она понимает все, что я говорю ей.
– Я буду разговаривать со своим конем и назову его своим именем – Джимми.
– Отличная мысль!
Слушая ее, Чарльз отметил, что она ведет себя совсем не так, как любая из тех женщин, с кем он был знаком ранее, а ведь он возил с собой очень многих.
Он не сомневался, что, произойди на дороге несчастный случай, они сначала старательно отводили бы глаза, а потом стали бы умолять его уехать как можно скорее.
Это было в духе Рании – навязать ему общество какой-то женщины и двоих ее детей, которых он никогда раньше не видел и вряд ли увидит когда-нибудь еще.
Тем не менее, задумавшись об этом, он вспомнил, что именно так всегда поступала его мать, потому что ей было невыносимо видеть чьи-либо страдания. Она знала, что должна помочь, как бы трудно это ни было.
Им не понадобилось много времени, чтобы доехать до больницы, находившейся в районе Оксфорд-стрит.
– Где вы живете? – спросил Чарльз у женщины.
– Недалеко от реки, сэр.
– Значит, вам предстоит долгий путь обратно, да еще с двумя детьми.
– Ничего, как-нибудь дойдем, сэр.
– Раз Джимми ушиб коленку, полагаю, вам следует взять фиакр, чтобы он отвез вас домой.
Женщина не ответила, и он понял, что она думает о том, что фиакр они не могут себе позволить.
Чарльз натянул поводья, останавливая лошадей напротив больницы, и, прежде чем женщина успела сойти, вложил ей в ладонь три гинеи.
