– А ты точно не… – Никита осекся.
– Преувеличиваю? Это ты хотел сказать?
– Ну, Лех. Просто он же не мог тебя убить при всех!
– Вот уж не знаю! Почему никто не испугался, когда я не вернулся в подземелья?
– А ведь там никого и не было… Мы все тренировались в Эскритьерре… В безлюдных местах. Все создавали порталы. Может, если ты так уверен, стоит сказать Кировой?
– И кому она поверит? Своему коллеге или мне? Скажет – испугался слишком да и всё, – заупрямился Леша. – Тем более я и сам уже ни в чем не уверен.
– Ну как знаешь. Готов? – сменил тему Анохин.
– А ты как думаешь? – Леша потряс перед лицом друга учебником русского языка.
Всё воскресенье Леша провел в кровати. На щеке – царапина, подбородок – один сплошной синяк, наполовину заплывший левый глаз – из драки с Вагазовым он вышел проигравшим. Еще и бок. Бегать или идти гулять сил не было. Поэтому, последовав примеру Анохина, Леша взял учебник по русскому, сцепил зубы и стал учить правила. Русский шел туго, но Леша не сдавался – отчасти из-за проснувшегося азарта, отчасти из-за невозможности как-то развлечься. «Ну, этот тупой диктант на четыре я точно должен написать», – подумал он после пяти часов усердной зубрежки.
Чубыкин был не в духе. Он рассадил всех по одному, а Лешу и вовсе заставил сесть на первую парту в среднем ряду.
– Достали двойные листочки, – процедил учитель. – Сейчас посмотрим, кто из вас чего стоит. Мышкин, тебе по лицу танком прошлись, что ли? Наберут драчунов не пойми откуда, а потом жалуются, что дисциплины нет.
Леша проигнорировал выпад. Он молча выдрал из тетрадки листок и приготовил ручку.
– Всё в доме переменилось, всё стало под стать новым обитателям, – прочитал Чубыкин быстро и без выражения.
Он морщился, словно глупый, специально напичканный лишними словами текст вызывал в великом ценителе Достоевского естественный протест. Леша водил ручкой по бумаге, стараясь успеть за чтением. Краем глаза он заметил, как Сеня торопливо списывает с мокрой ладошки. «Хорош отличник!» – фыркнул Леша. В конце урока Чубыкин с силой вырвал у Леши листок, едва дав ему поставить финальную точку.
– Ну как? – поинтересовался Анохин, когда они вышли в коридор.
– Вроде ничего, – пожал плечами Леша. – Сенька списывал, видел?
– Говорят, он этот текст в интернете нашел. Ну, везет.
Леша отмахнулся: черт с ним, с диктантом и с Сеней.
Гораздо важнее, что скрывает Ренат Вагазов.
– Слушай, – Леша вспомнил сцену в «Докторе Живаго»: Быков презрительно пинает лежащего Никиту, – всё-таки. Расскажи о поворотном моменте.
– Нет, – отрезал Никита.
– Это почему?
– Просто – нет.
– Зачем ты лег под поезд, Анохин? Умереть хотел?
Никита смотрел себе под ноги и ничего не отвечал.
– Не хотел я умереть, – наконец сказал он тихо. – Меня ребята в школе задирали. Они сказали – если лягу на рельсы, значит не слабак. И я лег. Я думал, этот поезд… он меня переедет. Я думал, всё. А потом я встал, надеялся, они смотрят, а они – нет.
– И что было потом?
– Сначала всё было нормально. Ну, насколько может быть нормальным. А потом, в мае, за пару недель до моего пятнадцатилетия, всё поменялось. Словно я стал другим. Я чувствовал запах того утра. Весной. Мне казалось, я постоянно мерзну. Иногда я видел каких-то людей, и сразу вспоминал о том дне. И запах. Я чувствовал его постоянно. Уже после того, как я получил стило, я был на поэтическом конкурсе в Тюмени и там увидел Витселя. И он сразу понял, что со мной.
– У каждого акабадора был поворотный момент, – задумчиво кивнул Леша. – Момент между жизнью и смертью.
– Да, и что?
– И ты чувствуешь инсептерский запах как запах мороза? – еще раз уточнил Мышкин.
– Да, я же говорил!
Леша остановился.
– Ты чувствуешь запах того утра, когда лег под поезд, Никит. А я чувствую запах пожара.
– Неудивительно.
– Но это еще не всё, – Леша потер подбородок. – Вагазов – такой же, как я. Он инсептер.
Veintitres/ Бейнтитрес
– То, что ты говоришь, – полный бред, – в двадцатый раз безапелляционно заявил Никита.
Они добрались до школы без происшествий и теперь сидели, уткнувшись в серию «Дживса и Вустера» и то и дело прерываясь на разговоры.
– Почему бред, Никит? – возразил Леша. – Сам подумай. Он общается с Быковым. Он, скорее всего, виновен в пропаже Ивана Сидоренко.
– Бред, – повторил Никита, – потому что ни один инсептер не будет общаться с акабадором. То, что мы видели, – это что-то странное. Ты разве не помнишь, как на тебя накинулись в «Докторе Живаго»?
– В «Живаго» я тоже чувствовал запах паленого, – сказал Леша. – Запах моего поворотного момента. Очень явно. И я почувствовал его снова, когда дрался с Вагазовым.
– Когда я вижу Вагазова, я его не чувствую, Леш. Никто его не чувствует.
– Ты сказал, что в акабадорских архивах есть все сведения об инсептерах.
– Так и есть, – подтвердил Анохин.
– Значит, если Вагазов – инсептер, сведения о нем хранятся в питерском архиве.
– В теории это так.
– Мы поедем в Питер, – Леша сжал кулаки. – Мы найдем записи о Вагазове в питерском архиве акабадоров. Мы докажем, что он инсептер и связан с пропажей Ивана Сидоренко. И с моим отцом. Только как, пока не знаю.
Мышкин снова запустил сериал. Никита замолчал, сделав вид, что увлечен новой серией. Но по глазам друга Леша видел: не так уж Анохин и верит, что они попадут в Питер. Леша зажмурился. Он сделает всё, чтобы спасти отца.
* * *
Наутро Леша с Никитой, стараясь избегать разговоров о Вагазове, отправились на урок. Первым стоял русский, и Леша нервничал, готовясь услышать результаты диктанта. Наверняка Чубыкин уже проверил. «Да это же тупой диктант, что о нем переживать», – одергивал себя Леша, но волноваться продолжал. Беспокоиться по поводу учебы было для него в новинку. «Вот как это бывает, когда готовишься», – подумал Леша.
Чубыкин вошел, и в классе сразу стало тихо. Он шлепнул на стол стопку двойных листочков и окинул взглядом класс.
– Вы не смогли написать простейший диктант, который пишут даже имбецилы в региональных школах.
Леша разозлился: слова классрука показались хамскими и оскорбительными.
– На шестнадцать человек всего две четверки. Анохин, – он бросил листок на парту Никите. – Когда вы научитесь нормально делать грамматическое задание? Штырова, – второй листок приземлился на парту Леры. – Еще одна помарка, и было бы три.
