– Ты уверена?!
– Ну, конечно, я уверена, – рассмеялась Таня. – Никакого Святослава в нашей школе нет. А тебе зачем?
– Спасибо! Спасибо!
Леша нажал отбой и выскочил в темный коридор. Он пока не знал, что будет делать. Но вот что он знал точно: в новогоднюю ночь он в этой школе не один.
* * *
Ноги сами понесли Лешу к столовой.
Школьные коридоры встречали устрашающей пустотой. Окна едва пропускали тусклый свет фонарей, белели в темноте ватманы стенгазет, пахло чистыми, сырами полами. Леша бежал, ощущая, как ровно и уверенно отсчитывает удары сердце. Он не боялся. Нет, только не сейчас.
Лестница, скользкие перила и ступеньки.
Бюст Лермонтова, похожий в темноте на голову гигантского осьминога.
Поворот и наконец столовая. В этом коридоре окон не было, и Леша, подсветив себе телефоном, стал искать дверь.
Он уже готов был схватиться за ручку, как предплечье обожгла короткая вспышка боли.
Леша знал эту боль – успел узнать. Такая бывает только от острого наконечника стила – и тот, кто этот удар нанес, явно хотел оставить не просто царапину.
Мышкин выхватил стило из кармана и приготовился защищаться.
– Кто здесь? – громко крикнул он.
Никто не ответил, но беспокойный телефонный фонарик выцепил из темноты кусочек сиреневой футболки, густые медные волосы, рассыпавшиеся по плечам, и испуганные глаза.
Светло-карие, большие. Леша так и не перестал сравнивать Ларису Бойко с Гаечкой, и это сравнение, так некстати вонзившееся в память, заставило сердце на секунду забиться чаще и беспокойнее.
Гаечка стояла перед ним, так близко, что Леша слышал ее частое, неровное дыхание. И видел стило, зажатое в кулаке.
– Ты не зайдешь, – сказала она. – Отойди.
Леша сделал шаг назад, еще не успев толком испугаться и сообразить – почему у Ларисы в руках стило и почему она в новогоднюю ночь в школе.
– Ты чего? – он слизал кровь с ранки.
Коридор был узкий, они с Ларисой стояли, едва не касаясь друг друга. Леша случайно сделал неловкое движение рукой, и ее обожгла вторая вспышка боли.
– Я сказала: ты не зайдешь туда, – повторила Лариса уже увереннее, и это Лешу почему-то привело в бешенство.
– Не зайду, – вкрадчиво произнес он и провел стилом в опасной близости от Ларисиной шеи. – Пока ты не расскажешь, что происходит.
– Не могу, – Лариса всхлипнула. – Просто поверь. Тебе лучше не видеть того, кто за этой дверью.
– Святослава? – издевательски протянул Леша. – Или Люка Ратона? У тебя стило в руке, а значит, ты в курсе, кто он такой.
– В курсе, – прошептала Лариса. – И тебе не нужно его видеть! Леша, случится беда. Пожалуйста, поверь мне, пожалуйста.
– Тебе? – Мышкин сделал вид, что на секунду отвлекся, но потом резко выхватил стило из рук Ларисы. – Ты караулишь меня ночью со стилом в руке, и я должен тебе верить?
– Ты не понимаешь, – тихо произнесла Лариса, – ты не должен видеть Люка Ратона! Не должен!
– Отвечай, – Леша зажал оба стила в кулаках и игнорируя Ларисину мольбу, спросил: – Кто ты? Ты акабадор?
– Нет, – голос Ларисы стал еще тише, и Леше показалось, что он не слушает ее ответы, а угадывает их шестым чувством. – Я морочо. Я думала, ты догадываешься. Я думала, ты знал с самого начала.
– О чем ты?
Лариса молчала, но Леша вдруг понял, что она имела в виду. Всплыли в памяти слова Рената Вагазова: морочо могут менять реальность под себя.
– На экзамене, – сказал Мышкин. – У нас ведь нет никакого лысого химика. Святослав в столовой. Учительница в красном пиджаке, которую я видел только в тот день. Это называется…
– Подстройка, – закончила за него Лариса. – Когда несколько морочо меняют реальность так, как нужно им. Я хотела тебе помочь, ты хотел списать – наши желания совпали. Всё получилось.
– Откуда ты знала, что я морочо?
– Мне сказали!
– Кто? – крикнул Леша, и его голос растекся по пустым школьным коридорам гулким эхом.
– Я не скажу! Не скажу ничего! – разрыдалась Лариса. – Я не могу сказать! Только прошу, уходи отсюда! Сожги книгу! Сожги ее!
– Но ведь тогда мой отец останется в Лимбо навсегда, Альто-Фуэго исчезнет. И я… умру.
– Ты не умрешь! – горячо зашептала Лариса. – Не умрешь! Если сожжешь сам, не умрешь! Да, твой отец останется в Лимбо, но ему уже нельзя помочь! Только ты не умрешь! Умоляю, сожги книгу! Умоляю, верь мне!
Леша медленно опустил руки и щелкнул, спрятав острый наконечник каждого стила.
Нет, он больше не был влюблен в Ларису Бойко. Важные когда-то чувства сидели глубоко, словно замурованные в подвале, и их слабый голос был почти не слышен. Странные, такие неуместные чувства.
– Ты предпочла мне эскрита, – горько хмыкнул Леша.
– Это неважно. Сожги книгу, и ни в коем случае не соглашайся на его условия!
Леша не видел, но знал, что девушка покраснела.
– Сжечь книгу, – повторил Леша, – все эти четыре месяца я только и делал, что прятал ее, чтобы кто-нибудь не сжег… Кто-то, кто искал ее… Кто-то, кто обыскивал мою квартиру… И нашу комнату…
Щелчок.
Стила в боевой готовности.
– Это ты, – догадался Леша, – ты. Ты создала портал в Таниной квартире! Ты чуть нас не угробила!
– Я не думала, что вторая ключевая зона так высоко…
– Не приближайся! Как ты пролезла в мою квартиру?
– Леша… Это не я, это…
– Ты! Хотела! Сжечь! Книгу! – выкрикнул Леша каждое слово.
Руки у него дрожали.
– Чтобы уберечь тебя!
– Чтобы спасти своего любимого Люка, который позорно сбежал от мальпира! Вот зачем! – выпалил Леша. – А ну отойди!
Он оттолкнул Ларису и с размаху долбанул ногой по двери столовой.
Она открылась.
В другой раз Леша точно сделал так еще, изображая Брюса Ли или Давида Белля. Но не сегодня.
Люк Ратон сидел на столе по-турецки и смотрел на Лешу не мигая.
Они наконец-то встретились.
* * *
Кажется, только сейчас Леша мог его как следует рассмотреть – длинную челку-пони, спадающую на глаза, руки, длинные и угловатые, будто ветки голого дерева. Курносый нос. Чем он похож на отца? Мышкин не знал – ничего отцовского, знакомого, в этом пареньке не было.
– Святослав, – сказал Леша. – Или правильнее – Люк?
– Как тебе будет угодно.
Люк спрыгнул со стола и прошелся по столовой туда-сюда, поглядывая на Мышкина блестящими глазами из-под длинной челки.
