К семи ужин был готов: бекон и салат из помидоров, телятина,
хлеб с чесноком в духовке. Он так и не позвонил. Прихватив бокал с вином, Эбби
вышла во внутренний дворик и осмотрелась. Навстречу ей из-под кустов выскочил
Херси. Вместе обошли они весь двор, разглядывая травяной газон и делая
остановки у двух старых огромных дубов. В толстых ветвях самого большого из них
виднелись обломки скворечника. На стволе – чьи-то вырезанные инициалы, на
другом – обрывок веревки. Эбби нашла старый резиновый мячик, швырнула его под
кусты и развлекалась тем, что смотрела на рыщущего в поисках мяча пса. Она
напряженно вслушивалась в вечернюю тишину: не раздастся ли телефонный звонок.
Телефон молчал.
Херси вдруг замер, напрягся и тявкнул, повернувшись в
сторону участка соседа. Аккуратно подстриженная живая изгородь из самшита
раздалась в стороны, обнаружив за собой мистера Райса, соседа. Лицо его
покрылось капельками пота, рубашка была насквозь мокрой. Он снял длинные
зеленого цвета перчатки и только тут заметил стоящую под дубом Эбби. Улыбнулся.
Опустил глаза вниз, на ее загорелые ноги, и улыбнулся еще шире. Утерев потной
рукой лоб, подошел к разделяющей два участка ограде.
– Как поживаете? – Дыхание его было прерывистым, редкие
седые волосы намокли от пота.
– Отлично, мистер Райс. А как вы?
– Жара. Должно быть, градусов сто.
Эбби неторопливо подошла к ограде поболтать.
– Газон у вас просто замечательный, – сказала она соседу.
Он еще раз утер пот, сплюнул.
– Вы называете это “замечательный”? Да это можно отсылать в
журнал. Я не видел еще газона лучше, он должен был стать газоном месяца, но
меня обошли. Где ваш муж?
– На работе. Он засиживается допоздна.
– Уже почти восемь. По-моему, он умчался еще до восхода. В
полседьмого утра я вышел прогуляться, так его уже не было. Что это с ним?
– Он любит свою работу.
– Имей я такую жену-красавицу, я сидел бы дома. Ни за что бы
не вышел.
Эбби улыбнулась комплименту.
– Как поживает миссис Райс? Он нахмурился, швырнул пучок
сорняков за забор.
– Боюсь, не очень. Не очень-то хорошо. Он отвел взгляд,
поджал губы. Его жена медленно умирала от рака. Детей у них не было. Врачи
давали ей год, как максимум. Удалили почти весь желудок, но опухоль
перекинулась на легкие. Весила она сейчас едва ли девяносто фунтов и почти не
поднималась с постели. Когда Эбби вместе с Митчем впервые зашли к нему на
участок, в глазах его стояли слезы, едва только он заговорил о жене и о том,
каким одиноким он станет после того, как пятьдесят один год они прожили вместе.
– И вот, видите ли, моя работа не заслужила того, чтобы
называться газоном месяца! Просто я живу не в той части города. Призы достаются
богачам, которые нанимают мальчиков, делающих всю черную работу, в то время как
сами они сидят у бассейна с коктейлем в руках. Но ведь и вправду это красиво,
да?
– Просто глазам не верится. Сколько раз в неделю вы его
стрижете?
– Три или четыре, это зависит от дождей. Хотите, подстригу и
ваш газон?
– Спасибо, я подожду, пока этим займется муж.
– Похоже, у него туговато со временем. Буду посматривать и,
если понадобится стрижка, загляну к вам.
Обернувшись, Эбби посмотрела на кухонное окно.
– Вы не слышите телефон? – спросила она уже на ходу.
Сосед показал ей на свой слуховой аппарат. Попрощавшись, она
побежала к дому. Телефон смолк, как только она дотронулась до трубки. Была уже
половина девятого, почти совсем стемнело. Она набрала его номер, но на том
конце никто не подходил. Наверное, он уже выехал домой.
За час до полуночи зазвонил телефон. Если не считать этого
звонка, то тишину кабинета на втором этаже нарушало только легкое похрапывание.
Покоившиеся на новом столе скрещенные ноги затекли, но телу, развалившемуся в
мягком кожаном кресле, было удобно. Митч склонился во сне на сторону, он устал
и ничего не слышал, но чувствовал. Листы папки Кэппса были раскиданы по всему
столу, а один из наиболее угрожающе выглядевших документов Митч крепко прижимал
к животу. Ботинки стояли на полу, рядом с кучей бумаг. Между ботинками валялся
опустошенный пакетик из-под жареного картофеля.
После десятка звонков Митч пошевелился, потянулся рукой за
трубкой. Звонила жена.
– Почему ты не позвонил мне? – спросила она прохладно и все
же с тревогой в голосе.
– Прости, пожалуйста, я заснул. Сколько сейчас времени? –
Протерев глаза, он попытался рассмотреть стрелки часов.
– Одиннадцать вечера. Жаль, что ты не позвонил.
– Я звонил, но ты не подходила.
– Во сколько?
– Между восемью и девятью. Где ты была?
Она не ответила. Подождала. Затем спросила сама:
– Ты собираешься домой?
– Нет. Я буду работать всю ночь.
– Всю ночь? Но ты не можешь сидеть там до утра, Митч!
– Почему же? Могу, здесь это обычное дело. В этом нет ничего
нового, я этого ожидал.
– А я ожидаю тебя, Митч. Уж позвонить-то ты мог, во всяком
случае. Ужин ждет тебя на плите.
– Прости. У меня выходят все сроки, я потерял счет времени.
Прости, Эбби.
В трубке наступило молчание – она соображала, простить или
не прощать?
– Это может превратиться в привычку, Митч.
– Может.
– Понимаю. Когда, по твоим расчетам, ты сможешь быть дома?
– Тебе страшно?
– Нет, мне не страшно. Я собираюсь спать.
– Я заеду к семи утра, мне нужно будет принять душ.
– Вот и хорошо. Если я буду спать, не буди меня. Она
повесила трубку. Митч долго смотрел на телефон, прежде чем положить на рычаг
свою. На пятом этаже человек в наушниках хихикнул. “Не буди меня. Ну и дела!” –
сказал он сам себе, нажимая кнопку магнитофона, подключенного к компьютеру.
Затем он нажал одну за другой три кнопки и негромко сказал в микрофон:
– Эй, Датч, просыпайся там!
Датч, видимо, проснулся, из интеркома донеслось:
– Да, в чем дело?
