Она медленно, осторожно пригубила вино, глядя на мужа с
недоверием. Глаза сузились и посверкивали, на лбу пролегли озабоченные
морщинки.
– Сколько?
– Восемьдесят тысяч в первый год работы, плюс премии.
Восемьдесят пять тысяч на следующий год, плюс премии.
Он небрежно выговаривал слова, разглядывая листики сельдерея
в тарелке с лапшой.
– Восемьдесят тысяч, – как эхо повторила она.
– Восемьдесят тысяч, детка. Восемьдесят тысяч долларов в
Мемфисе, штат Теннесси, примерно то же самое, что сто двадцать в Нью-Йорке.
– Кому нужен Нью-Йорк?
– Плюс низкопроцентный заем для покупки дома. Это слово –
заем – давно уже не звучало в их разговорах. Эбби, собственно, и припомнить
даже не могла, когда они в последний раз говорили о собственном доме или о
чем-то подобном. Само собой разумелось, что они снимут какое-то жилье и, может
быть, когда-нибудь, в необозримом будущем, когда они добьются положения и богатства,
смогут подумать о такой серьезной веши, как заем.
Она поставила стакан на стол и сказала скучным голосом:
– Я не расслышала.
– Низкопроцентный заем. Фирма ссужает нас суммой,
достаточной для покупки дома. Им очень важно, чтобы их сотрудники выглядели
процветающими, поэтому процент будет невелик.
– Ты имеешь в виду дом? С лужайкой вокруг и зеленью?
– Именно. Я говорю не о баснословной квартире в Манхэттене,
а о домике с тремя спальнями, в зеленом пригороде, с бетонной дорожкой и
гаражом на две машины, где будет стоять наш “БМВ”.
И вновь до ее сознания не сразу дошел смысл только что
сказанного.
– Какой “БМВ”? Чей?
– Наш, детка, наш “БМВ”. Фирма, так сказать, сдает нам его в
аренду, новый “БМВ” с ключами. Ну, нечто вроде аванса. А это стоит пяти тысяч в
год. И мы выбираем цвет, конечно. Я предпочел бы черный. Что скажешь?
– Никаких драндулетов, никаких объедков и никакого готового
платья, – мечтательно протянула она и медленно покачала головой.
Набив рот лапшой, Митч смотрел на нее и улыбался. Он-то
знал, как давно она грезила о мебели, о хороших обоях, о бассейне перед домом.
И о детишках: маленьких, темноглазых, с русыми головками.
– Будут еще и другие льготы.
– Не понимаю, Митч, почему они так щедры?
– Я их тоже спросил об этом. Они очень избирательны, они
чертовски горды тем, что платят по максимуму. Они хотят иметь только лучшее и
поэтому не скупятся. Текучесть кадров у них равна нулю. А потом, я думаю,
заманить профессионала в Мемфис действительно стоит дороже.
– Это и к дому будет ближе, – произнесла Эбби, не глядя на
мужа.
– У меня дома нет. Будет ближе к твоим родителям, и это меня
беспокоит.
Она пропустила его слова мимо ушей, как и большую часть
того, что он говорил о ее семье.
– Ты будешь ближе к Рэю.
Он кивнул, впился зубами в сдобную булочку и представил
себе, как к ним впервые приедут ее родители: вылезают из старенького
“кадиллака” и обмирают при виде особнячка в колониальном стиле с гаражом на две
машины. Они будут задыхаться от зависти и негодовать при мысли о том, что
безродный муж их дочери в свои двадцать пять лет, только с университетской
скамьи – подумать только! – ив состоянии позволить себе все это. Будут
расточать лживые улыбки и комплименты, а потом тесть, мистер Сазерленд, не
выдержит и спросит, во что обошелся дом, и в ответ Митч посоветует ему не
совать свой нос в чужие дала, и старик совсем взбеленится. Через пару дней ее
предки вернутся в Кентукки, и все в округе узнают, как блестяще идут дела у их
дочки и зятя в Мемфисе. Эбби, конечно, огорчится, что они никак не могут
поладить, но плакать не станет. С самого начала они относились к нему как к
прокаженному. Он был настолько ниже их, что даже свадьбу собственной дочери они
не удостоили своим присутствием.
– Ты была когда-нибудь в Мемфисе?
– Давно, еще маленькой девчонкой, на каком-то церковном
празднике. Помню только реку.
– Они приглашают нас приехать.
– Нас! Ты хочешь сказать, что и меня тоже?
– Да. На этом особенно настаивают.
– Когда?
– Через пару недель. Вылетим в четверг, чтобы провести там
весь уик-энд.
– Мне нравится эта фирма.
Глава 2
Пятиэтажное здание было построено сто лет назад хлопковым
торговцем и его сыновьями, после гражданской войны Севера и Юга, когда в
Мемфисе начала возрождаться деловая жизнь. Оно стояло в самом центре
Фронт-стрит, неподалеку от реки. Через него прошли миллионы тюков хлопка,
закупленного в Миссисипи и Арканзасе для продажи по всему миру. Потом долгое
время оно стояло опустевшим и заброшенным, после первой мировой войны фасад его
время от времени подкрашивали – все-таки центр города, а в 1951 году его
приобрел в собственность энергичный юрист Энтони Бендини. Он отремонтировал
здание и открыл в нем свою контору, а само здание переименовал в Бендини-билдинг.
Бендини пестовал дом, как нежная мать потакает причудам
своего дитяти; год от года строение становилось все роскошнее. Стены были
упрочнены, двери и окна опечатывались, вооруженная охрана обеспечивала
безопасность сотрудников и имущества. Здание оборудовали лифтами, системой
электронной сигнализации, кодовыми замками и телемониторингом. Появились сауны,
раздевалки и комнаты для взвешивания; обедали компаньоны фирмы в специальной
столовой на пятом этаже, откуда открывался прекрасный вид на реку.
За двадцать лет Бендини сделал свою фирму самой богатой и,
безусловно, самой надежной в Мемфисе. Он был помешан на скрытности и
конфиденциальности. Каждому новому сотруднику исподволь прививалось сознание
того, что нет большего греха, чем распущенность языка. Конфиденциальным было
все: оклады и дополнительные доходы, продвижение по службе и, превыше всего,
клиентура. Разглашение информации – любой информации – о фирме, и об этом
особенно предупреждали новичков, ставило под угрозу осуществление лелеемой
мечты: партнерства. Каждый принятый сотрудник надеялся в конце концов стать
компаньоном фирмы. Поэтому за стены крепости на Фронт-стрит не выходило ни
слова. Жены не задавали вопросов или выслушивали ложь. От сотрудников
требовалось напряженно работать, всегда сохранять выдержку и жить счастливо на
те деньги, которые они за это получали. Все так и делали. Все без исключения.
