– О!
– Да. Разговор получится длинный.
– Что случилось?
– Не здесь.
– Я почему-то начинаю волноваться.
– Успокойся. Улыбнись. За нами наблюдают. Она улыбнулась и
повернула голову вправо.
– Кто наблюдает?
– Я тебе все объясню.
Внезапно он потянул ее влево. Вырвавшись из бесконечного
потока мужчин, женщин, детей, они нырнули в полуосвещенную пещеру бара,
заполненного делового вида людьми, пьющими пиво и смотрящими на экран
телевизора в ожидании своих рейсов. Небольшой круглый столик, уставленный
пустыми пивными кружками, только что освободился, и они сели – лицом к стойке и
залу. Придвинулись поближе друг к другу: соседний столик был не далее чем в
трех футах. Митч то и дело посматривал на вход в бар, изучая лицо каждого
входящего человека.
– Мы долго здесь пробудем? – спросила Эбби.
– А что?
Она сбросила с себя лисью шубку, сложила ее на спинке стула.
– Кого ты все высматриваешь?
– Не забывай про улыбку. Сделай вид, что ты действительно по
мне соскучилась. Ну, поцелуй же меня.
Он прижался к ее губам, встретился взглядом. Потом поцеловал
жену в щеку и вновь повернул голову ко входу. Подошедший официант быстро убрал
со стола. Они заказали вина.
Она улыбнулась.
– Как поездка?
– Скучища. Восемь часов в день занятия, и так четыре дня. На
второе же утро я еле нашел силы выйти из номера. Полугодовой курс лекций они
умудрились втиснуть в тридцать два часа.
– И ты не видел никаких достопримечательностей?
Он улыбнулся и с нежностью посмотрел на нее.
– Я скучал по тебе, Эбби. Ни по кому еще в своей жизни я так
не скучал. Я люблю тебя. Ты великолепна. Ты просто бесподобна. Мне не
доставляет никакого удовольствия разъезжать одному, в одиночестве просыпаться в
постели дурацкой гостиницы. И приготовься, я должен буду сказать тебе
по-настоящему страшную вещь.
Улыбка ее пропала. Медленным взглядом Митч обвел помещение
бара. У игральных автоматов суетились три смутные фигуры, покрикивая друг на
друга. В баре было довольно шумно.
– Сейчас я тебе все расскажу, – начал он, – но очень может
быть, что за нами здесь кто-то наблюдает. Слышать они не могут, но зато могут
все хорошо видеть, так что улыбайся время от времени, хотя это и будет трудно.
Принесли вино, и Митч приступил к изложению событий. Он не
упустил ничего. Эбби только один раз прервала его. Он рассказал ей об Энтони
Бендини, о старом Моролто, о мальчике Натане Локе из Чикаго, об Оливере
Ламберте и о парнях на пятом этаже.
Эбби в волнении прихлебывала из бокала вино и геройскими
усилиями заставляла себя играть роль нормальной жены, соскучившейся по мужу и
наслаждающейся сейчас его рассказом о том, как проходил семинар по налоговому
законодательству. Она поводила глазами в сторону людей у стойки, делала
глоток-другой и улыбалась, в то время как Митч негромким голосом говорил об
отмывании денег, об убитых юристах. Эбби сидела, объятая болью от страха, грудь
ее вздымалась, как у загнанного животного. Но она слушала и играла, слушала и
играла.
Принесли еще вина, толпа в баре начала редеть. Проговорив
около часа, Митч уже шепотом сообщал Эбби последние детали.
– И Войлс сказал, что Тарранс свяжется со мной через пару
недель, чтобы узнать, согласен я или нет. Потом он попрощался и ушел.
– Это было во вторник?
– Да, в первый же день.
– А что ты делал в оставшееся время?
– Немножко спал, немножко ел, а большую часть времени ходил
и мучился головной болью.
– Вот и у меня сейчас начинается.
– Прости меня, Эбби. Мне сразу захотелось полететь домой и
тут же тебе все рассказать. Оставшиеся три дня я чувствовал себя напрочь
выбитым из колеи.
– Именно так я сейчас себя и чувствую. Не могу этому
поверить, Митч. Это как дурной сон, только еще хуже.
– А ведь это только начало. ФБР настроено в высшей степени
серьезно. Иначе с чего бы самому директору встречаться со мной, ничего не
значащим юристом-первогодком из Мемфиса, да еще сидя на бетонной скамье парка в
мороз? Этим делом заняты пять агентов в Мемфисе и трое в Вашингтоне, и еще он
сказал, что готов пойти на любые затраты, лишь бы заполучить фирму в свои руки.
Так что если я решу промолчать, проигнорировать их и остаться честным и
преданным сотрудником фирмы “Бендини, Ламберт энд Лок”, то однажды к нам придут
люди с ордерами на аресты и на этом вес кончится. Если же я приму решение
сотрудничать, то нам с тобой придется бежать из Мемфиса глухой ночью сразу же
после того, как я сдам фэбээровцам фирму. Будем жить с тобой где-нибудь в
Бойсс, штат Айдахо, под именем мистера и миссис Уилбур Гейтс. Мы будет богаты,
но нам придется работать, чтобы не вызвать подозрений. После пластической
операции я устроюсь водителем автопогрузчика на складе, а ты сможешь часть дня
работать в детском саду. У нас будет двое-трое детишек, и каждую ночь мы с
тобой будем возносить Богу молитвы о том, чтобы люди, которых мы в глаза не
видели, держали бы свои рты на замке и позабыли бы про нас. Каждый день и
каждый час мы будем жить в жутком страхе быть вот-вот раскрытыми.
– Это предел, Митч, это просто конец всему. – Она едва
удерживалась от слез.
Улыбнувшись, он посмотрел по сторонам.
– Есть третий вариант. Мы выйдем сейчас с тобой через эту
дверь, купим два билета до Сан-Диего, переберемся через границу и будем
питаться черепахами до конца дней своих.
– Пошли.
– Но за нами, скорее всего, последуют. С моим-то везением в
Тихуане нас будет ждать Оливер Ламберт со взводом своих головорезов. Не выйдет.
Ты только подумай об этом.
– А Ламар?
– Не знаю. Он работает уже шесть или семь лет и,
по-видимому, знает. Эйвери – тот вообще компаньон, а значит, не последнее среди
них всех лицо.
– И Кэй?
