– Конечно, для этого-то я и здесь. Давай начнем с центра,
отсюда отправимся на восток посмотреть на пригороды, может, на кое-какие
приятные домики, а потом пообедаем в моем любимом ресторанчике.
– Похоже, скучать не придется, – отозвалась Эбби. Кэй
расплатилась. Они вышли из отеля и уселись в новый “мерседес” семейства Куин.
Столовая, как ее просто называли, располагалась в конце
пятого этажа и выходила окнами на набережную и лениво ползущую за ней реку. Из
высоченных окон открывался захватывающий вид на мосты и доки, буксиры,
пароходики, баржи.
Помещение это было святилищем, надежным убежищем для тех,
кто был достаточно талантлив и честолюбив, чтобы стать компаньонами
респектабельной фирмы Бендини. Они встречались здесь ежедневно на обедах,
которые им готовила Джесси Фрэнсис, огромная пожилая темпераментная негритянка,
а подавал блюда на стол ее муж Рузвельт, в белых перчатках и старомодном,
неловко сидящем на нем чуть выцветшем и морщинистом фраке, подаренном лично
мистером Бендини незадолго до смерти. Иногда компаньоны встречались и по утрам,
чтобы выпить кофе с горячими пирожками и обсудить дела, а также, от случая к
случаю, – и за бокалом вина, отмечая удачный месяц или чей-нибудь небывало
высокий гонорар. Столовая была предназначена только для компаньонов, ну разве
что случайный гость – крайне выгодный клиент или перспективный кандидат в
сотрудники – переступал ее порог. Сотрудники могли обедать здесь дважды в год,
только дважды – это регистрировалось в соответствующей книге, – и только по
приглашению компаньонов.
К столовой примыкало помещение небольшой кухни, где творила
Джесси и где она приготовила первый из этих обедов для мистера Бендини и его
коллег двадцать шесть лет назад. Все эти двадцать шесть лет она готовила
исключительно южную кухню, ни разу не попытавшись в угоду чьему-то вкусу
приготовить блюдо, название которого она и выговорить-то не могла. “Не ешьте,
если вам это не по вкусу”, – таков был ее обычный ответ на подобные требования.
Судя по тому, что в тарелках, которые убирал со стола Рузвельт, ничего не
оставалось, ее поварским искусством были не только довольны, но и наслаждались.
По понедельникам она вывешивала меню на неделю, отдельные заказы принимала не
позже десяти утра и дулась годами на того, кто вдруг вздумает отказаться от
заказа или просто не придет на обед. Она с мужем работала по четыре часа в день
и получала вместе с ним тысячу долларов в месяц.
Митчел сидел за столом вместе с Ламаром Куином, Оливером
Ламбертом и Рейсом Макнайтом. Сначала им принесли нежнейшие свинью ребрышки с
гарниром из вареной тыквы и какой-то ароматной травки.
– А жир она сегодня убрала, – обратил внимание Ламберт.
– Восхитительно! – оценил Митч.
– А вы терпимы к жирной кухне?
– Да, в Кентукки готовят так же.
– Я пришел в фирму в 1955 году, – сказал Макнайт, – а сам я
из Нью-Джерси, так? И я был неспокоен в отношении южной кухни и держался от нее
подальше. Все едят с маслом и готовят на животном жире, так? А потом мистер
Бендини решил открыть здесь это маленькое кафе. Он нанимает Джесси, и вот уже
двадцать лет я мучаюсь изжогой. Жареные красные помидоры, жареные зеленые
помидоры, жареные баклажаны, жареная тыква, жареное то и се. Однажды Виктор Миллиган
сказал – хватит. Он ведь из Коннектикута, так? И Джесси тут же выдала на скорую
руку порцию жареных маринованных огурчиков. Представляете?! Пожарить
маринованные огурчики! Миллиган позволил себе пробурчать что-то при Рузвельте,
а тот доложил Джесси. Та взяла и ушла через заднюю дверь, просто ушла. На
неделю. Рузвельт хотел идти на работу, а она его не пускала. В конце концов,
Бендини все уладил, и она согласилась вернуться, если больше никаких жалоб не
будет. Но все-таки она отказалась от жира. Думаю, все мы проживем теперь лет на
десять больше.
– Восхитительно! – намазывая масло на еще одну булочку,
произнес Ламар.
– У нее всегда так, – добавил Ламберт в тот момент, когда
мимо их столика проходил Рузвельт, – еда здесь хороша, от нее полнеешь, но мы
нечасто пропускаем обед.
Митчел ел не спеша, готовый в любой момент поддержать
беседу, и старался держаться абсолютно свободно. Удавалось это с трудом.
Окруженный людьми, добившимися от жизни всего, миллионерами, в этой изысканной,
роскошно убранной комнате, он чувствовал себя простым смертным, очутившимся
вдруг в небесных чертогах. Только присутствие Ламара и отчасти Рузвельта
придавало ему бодрости.
Когда Ламберт убедился в том, что Митч уже насытился, он
вытер салфеткой рот, медленно поднялся и легонько постучал чайной ложечкой.
– Джентльмены, могу ли я попросить минуту вашего внимания?
В столовой наступила тишина, головы обедающих повернулись к
столику. Положив салфетки, мужчины в упор смотрели на гостя. Где-то на
письменном столе у каждого лежала копия его досье. Два месяца назад они
единогласно проголосовали за то, чтобы сделать его единственным претендентом.
Они все знали, что он пробегает по четыре мили в день, не курит, что у него
аллергия на сульфаниды, вырезаны гланды, что у него маленькая синяя “мазда”,
что мать страдает психическим расстройством и что он мастерски играет в футбол.
Им было известно и то, что, даже когда он болеет, он не принимает ничего более
крепкого, чем пара таблеток аспирина, и то, что он достаточно голоден для того,
чтобы работать сто часов в неделю, если они его об этом попросят. Митчел И.
Макдир нравился им. Он приятно выглядел, был атлетически сложен, настоящий
мужчина, со светлой головой и крепким телом.
– Вы знаете, что сегодня мы приветствуем здесь дорогого
гостя – Митчела Макдира. В ближайшее время он заканчивает Гарвард с отличием.
– Виват! Виват! – раздались голоса двух-трех выпускников
Гарварда.
– Вот именно, благодарю вас. Митчел и его жена Эбби будут
нашими гостями весь уик-энд. Митч входит в пятерку сильнейших выпускников, и на
него большой спрос. Но он нужен нам здесь. Я знаю, что вы будете общаться с ним
до его отъезда. Сегодня вечером его принимает Ламар Куин с супругой, а завтра
всех присутствующих на ужин к себе приглашаю я.
Митчел смущенно улыбался, а Ламберт продолжал говорить
что-то о величии фирмы. Когда слова его отзвучали, все вернулись к пудингу и
кофе, которые разнес по столам Рузвельт.
Любимый ресторанчик Кэй оказался роскошным заведением для
“золотой” молодежи в южной части города. С потолка тут и там свисали листья
папоротника, музыкальный автомат негромко наигрывал музыку далеких 60-х.
Дайкири подали в высоких стеклянных бокалах.
– Думаю, по одному будет достаточно? – спросила Кэй.
– Пьяница из меня никакой, – отозвалась Эбби. Они заказали
фирменное блюдо, попробовали коктейль.
