Это было тяжело и прекрасно одновременно.
Кэтрин не представляла, что со всем этим делать. Луки было слишком много, он был везде, и она не знала, как с ним справиться. Он давил на нее, вжимая в мягкий матрас, и она боялась, что на этом он не остановится. Но может ли она пойти дальше в своем сне?
До нее донесся грубый стон, и каким-то чудом она угадала, что он значит. Она подняла руки и зарылась в его волосы – нет, не для того, чтобы указать, что делать, а лишь для того, чтобы понять, как он себя поведет. Ладонь его легла ей на живот и скользнула вниз, туда, где было невыносимо жарко и влажно. Пальцы легко преодолели преграду брюк и не остановились.
От неожиданности Кэтрин открыла рот, решив, что должна что-то сказать, воспротивиться…
Но Лука не дал ей времени собраться с мыслями. Он хорошо знал, что делает. Прежде чем Кэтрин успела понять, что происходит, ее охватили неведомые ранее ощущения. Она вскрикнула, и Лука опять тихо рассмеялся. Склонив голову к ее груди, он взял сосок и слегка сжал зубами. Запрокинув голову, она застонала, и звуки эти были уже не похожи на прежние, они вырывались словно из глубины ее сердца и заполняли все пространство комнаты. В этих звуках растворилась и сама Кэтрин. Она отдалась столбу пламени, поднимавшему ее ввысь и разрывавшему на части. Тело распалось на бессчетное количество отдельных частей, сотрясаясь при этом от череды взрывов, которые она не могла ни удержать, ни остановить. Когда она наконец вернулась на землю, сердце так сильно билось в груди, что заболели ребра. Боль вернула ее в реальность и дала понять, что все происходящее не было сном.
Рука Луки все еще была внутри ее и двигалась медленно, чуть лениво, словно рисуя одному ему понятные узоры. Он смотрел на нее во все глаза, внимательно изучая. От этого взгляда сдавливало грудь, и она с трудом могла дышать. Казалось, сейчас происходит что-то страшное, куда более важное, чем его ласки. Глаза его стали темными, темнее, чем когда-либо прежде. В его взгляде, во всей его манере было нечто пугающее, и Кэтрин невольно содрогнулась. Когда этот мужчина рядом, она невольно теряет разум. Ему достаточно лишь пристально посмотреть на нее, и она становится другим человеком.
– Лука… – пролепетала она, и звуки собственного голоса показались чужими. Она никогда не обращалась к нему так тихо, будто умоляя… Что же сейчас с ней произошло?
Он вновь пробормотал что-то на итальянском, а затем встал, оставив ее разбираться с этими звуками. Однако он не отошел дальше, напротив, резко потянул за резинку ее брюк и стянул их. Кэтрин затряслась от страха, когда увидела, с какой злостью он отбросил их в сторону.
Она не могла унять дрожь, и при этом ей было не холодно, а жарко. Она беспомощно повернулась и посмотрела ему в глаза.
– Лука, – повторила Кэтрин, заставляя себя говорить, осознавая наконец, что это не сон, а реальность, и она давит на нее с такой силой, словно дом рухнул и навалился весом всех своих останков.
– Я должен ощутить твой вкус, – произнес он глубоким и очень низким голосом, показавшимся ей раскатами грома. Затем он добавил что-то по-итальянски, видимо, что-то более грубое или, напротив, приятное – Кэтрин не знала.
– Не думаю, что… – попыталась возразить она.
– А ты не думай.
Он подался вперед, подхватил ее под бедра и раздвинул ей ноги. Издав непонятное рычание, он склонился к ее плоти.
– Bellissima, – пробормотал он и проник языком внутрь.
Она была сладкой и горячей – самый прекрасный нектар женщины, который он пил с удовольствием.
Кэтрин замерла, не представляя, что делать. Она потянулась к нему обеими руками, не решив, оттолкнуть ли его или прижать.
Он был внутри ее и занимал, кажется, все пространство ее тела. Его ласки заставили ее вновь вознестись к небесам и бросили в огонь. Лука потянул ее на себя, будто намеревался проникнуть еще глубже. Удовольствие от прикосновения к самым потаенным и чувствительным уголкам ее тела было таким сильным, что он боялся не сдержаться.
Кэтрин вскрикнула и застонала глубоко и протяжно. Затем крик повторился, но был значительно громче и сильнее прежнего. Он отталкивался от стен и проникал в самое его сердце. Ничего на свете он не слышал прекраснее, чем музыка этих криков наслаждения.
Он ждал и наблюдал. Она прошептала какие-то слова, которые были ему непонятны, но и это тоже нравилось. Нравилось больше всего на свете.
Он оглядел ее тело, оказавшееся вблизи еще прекраснее, чем он мог вообразить. А ведь он представлял себе ее обнаженной гораздо чаще, чем готов был признать.
Груди ее были идеальной формы и умещались в его ладони, а плоть была горячей и сладкой на вкус. Это поразило его, заставляя страсть вспыхнуть с новой силой, ему никогда ничего так не хотелось в жизни, как снова и снова прикасаться к телу этой необыкновенной женщины.
Даже сейчас, когда она лежала перед ним в самой откровенной позе, в ней присутствовали чистота и целомудренность, от которой, как ни тяжело это признавать, желание его становилось лишь сильнее.
Лука откинул волосы с лица и оглядел комнату, прикидывая, где она может хранить презервативы. Конечно, они у нее есть. Хотя, возможно, она другим способом предохраняется от нежелательной беременности, тогда он может… Лука замер.
Если Кэтрин предохраняется от беременности, значит, так было и с отцом. Она не хотела ребенка, который был бы его братом или сестрой. Отвращение к самому себе поразило его будто громом. Лука был ошеломлен.
Как он мог забыть, кто перед ним? Как мог позволить зайти так далеко?
«Это случилось не само собой, – сказал он себе. – А по твоему желанию».
Кэтрин была прекрасна, и теперь он точно это знал, и еще он точно знал, что пропал. Окончательно пропал.
Будь она проклята.
Он отпрянул, пораженный тем, как неожиданно холодно стало в ее спальне, ледяной зимний воздух обволакивал замерзшие ноги и поднимался все выше, пробираясь в самое сердце. Неудивительно, что он не мог уснуть, ему мешало осознание того, что Кэтрин совсем рядом, их отделяет лишь стена…
Подняв голову, он окунулся в лунный свет, который неожиданно подействовал на него как бодрящий душ. Лука не представлял, как долго стоял так, борясь с врагом, имя которому было на этот раз не Кэтрин. Враг был внутри его. Он сам был себе врагом. Вернее, его желание, лишавшее способности мыслить и толкающее к месту между ее бедер, где он мог вдоволь напиться ее сладкого нектара.
Какой же он идиот!
Он покосился на Кэтрин, которая, похоже, тоже пришла в себя. Она раскраснелась и была прекраснее любой женщины на свете.
И опаснее, чем можно себе представить. Особенно для него.
Лука ненавидел себя, как, пожалуй, никогда в жизни. И отвращение к Кэтрин тоже росло, словно было в зависимости от его чувства к себе.
– Значит, вот как вы действуете? – ледяным тоном спросил он. – Так, дорогая мачеха?
