– Вам смешно, синьорина? – озлобленно спросил он.
– Адриано, я не сразу поняла, что это шутка, – ответила она, пытаясь заглушить в себе смех.
– Каролина Диакометти, я не шучу! – заорал Адриано. – Я серьезен, как никогда, неужто вы не заметили этого в моих глазах?! По пути домой на меня напал убийца, некий генуэзец Хуан, который, по его словам, был нанят синьориной Каролиной Диакометти, дочерью герцога да Верона из Генуи с целью возмездия за спланированное убийство родни, в котором, по твоему мнению, я принимал участие с миланцами! – кричал яростно он. – А ваши связи с простолюдинами, я смотрю, все-таки пригодились вам!
Каролина изумленно посмотрела на возлюбленного и, заметив в его глазах искреннюю веру в сказанные им слова, со страхом шагнула назад.
– Что ты такое говоришь… Адриано, – едва выговорила она.
– Не строй из себя несведущую особу, – возмутился он. – Не лги мне, молю тебя! Хотя бы во имя того, что нас связывало.
– Сказанное тобой – истинный вздор! – воскликнула Каролина. – Неужто ты сам в него веришь?
Ее вопрос на мгновенье вызвал ступор венецианца.
– Адриано, диалог с самозванцем за несколько мгновений изменил в тебе отношение к своей жене? – спросила с подозрением Каролина.
– Да, – собравшись с собой, ответил с твердой ноткой в голосе Адриано.
– И ты поверил словам проходимца? – с недоумением продолжала она.
– Да, – так же ответил он.
– Грош цена твоей любви, Адриано Фоскарини, в этом случае! – из глаз Каролины потоком полились неудержимые слезы.
– Вы разочарованы, синьорина, что ситуация сложилась не так, как вы планировали?
– О, да! Можете поверить, сенатор, что планировала я не это! Ну что ж, – вздохнула Каролина и посмотрела ему в глаза, – если, по-вашему, я виновна… Если, по-вашему, я опустилась до того, чтобы нанять убийцу, способного отправить вас на тот свет, стало быть, вам лучше заковать меня в кандалы.
Это прозвучало гордо и смело. Гневный блеск голубых глаз Каролины пронзил безумные глаза Адриано. На некоторое врем я их уста сковало молчание и со злостью в глазах они смотрели друг на друга.
– Ну что же вы, сенатор? Арестуйте меня, вы же имеете на это право! – продолжала так же смело она. – Если вы уверены в том, что говорите! Верите в то, что я, ваша жена, в состоянии быть убийцей, упеките меня за решетку!
– Ты мне больше не жена! – твердо отрезал Адриано и смолк при виде прислуги, сносившей собранные вещи в вестибюль.
– Вот как? – с обиженной, но едкой улыбкой на губах произнесла Каролина. – Нас благословил Господь, Адриано, и Он не признает нашего разрыва.
– Судя по всему, благословение Божье иногда становится проклятьем! – внезапно промолвил Адриано, не обращая внимания на стоящих рядом служанок.
– Не гневи Бога, Адриано Фоскарини, – с благоразумным спокойствием изрекла Каролина. – Иначе испытаешь на себе непреодолимые и весьма печальные испытания, которые нам посылаются в мгновенья собственного бездушия.
На эти слова он приблизился к ней и взглядом, извергающим гневное пламя, пронзил ее глаза, полные разочарования и слез.
– Может ли быть человек более проклятым, чем тогда, когда его предает собственное сердце, уничтожая болью всю его сущность, превращая его в сухую и никчемную оболочку?
В мужественном выражении его карих глаз Каролина узрела застывшую горечь, едва сдерживаемую непреклонной гордыней. Боже милостивый, он, и впрямь, верил в это! И теперь она поняла, что переубедить мужа ее мольбы не в состоянии.
– Я не хочу больше вас видеть в моих владениях, синьорина! – твердо произнес он и заметил в мерцающем свете зажженных свечей сверкающие печалью слезы.
Но жажда возмездия, так умело сковавшая разум Адриано, в какой-то миг заставила его призадуматься. Нет, его идея отмщения выглядит как пощада, – Каролина сможет слишком быстро добраться туда, где ей окажут помощь. За свои деяния она должна ответить, и милосердию там, где речь идет об убийстве, места нет. Она должна испытать хотя бы на йоту то, что испытал он за эти несколько часов, пока добрался к ней.
– Милости прошу в гондолу, синьорина, – с напускной учтивостью произнес Адриано и, не глядя на Каролину, прошел к выходу.
– Не утруждайтесь, сенатор, – услышал он ехидный голос. – Мы сами уберемся из вашей Венеции… незамедлительно.
Ее слова заставили его вернуться.
– Вы ошибаетесь, милочка! Я должен быть уверенным, что вы добрались туда, где я хотел бы вас видеть.
– А кто понесет эти сундуки? – спросила Каролина, едва сдерживая в себе всхлипы от настигшего ее разочарования.
Перепуганная Палома изумленно смотрела на хозяйку. Ее никто не осведомил о произошедшем, и от этого она была не в себе. Ох, этот сенатор наверняка явился не в настроении из своего путешествия и сейчас срывает злобу на ее бедной госпоже! Недаром она его недолюбливала. Вот он! Вот истинное лицо сенатора Фоскарини!
– А это ведь ваши вещи, синьорины, – ответил с нескрываемой издевкой в голосе Адриано. – Так что, если они вам нужны, сами поднесите их к гондоле. В конце концов, здесь совсем близко.
Каролина посмотрела на Урсулу, гордо поднявшую курносый нос, демонстрируя свое преимущественное положение. Глубоко вздохнув, синьора взялась за ручку сундука и, слегка согнувшись вправо от тяжести, потащила его к двери. За ней в таком же положении последовала и Палома.
Они плыли в гондоле и молчали. Адриано не желал разговаривать, Каролина сковала себя молчанием, затаив боль и обиду, и если бы заговорила, то разрыдалась бы, а Палома вообще не понимала, что вокруг творится, но терпеливо молчала. И хотя женщины сидели лицом к Адриано, их взгляды не встречались, ибо сенатор предпочел смотреть куда-то бесцельно вдаль.
Гондола последовала на окраину Венеции по каналу, который соединял островное государство с берегом. На суше недалеко от причала стояла конюшня, которую построил один из пополанов Венеции, сдающий лошадей в аренду.
Адриано заплатил за аренду телеги и сел на место извозчика, безразлично отвернувшись, не глядя, как тяжело Каролина тащила по земле свой упакованный гардероб, а Палома забрасывала его на телегу, с ненавистью думая о жестокости сенатора и проклиная его всем сердцем.
Они ехали долго, перед глазами Каролины только мелькали деревья. Вокруг совсем стемнело, и лишь факел в руке Паломы, который вручил ей разъяренный Адриано, освещал их путь в темноте. В разбитой телеге их качало из стороны в сторону, и в какой-то момент Каролине даже стало дурно. Но она ничего не промолвила, подавив в себе желание остановиться, чтобы хоть немного отдохнуть от резкого покачивания.
Ей вспоминались его беспочвенные обвинения, казавшиеся ей абсурдными до смеха, и ей хотелось поколотить его хорошенько кулачками, чтобы он опомнился. Но она слишком высоко себя ценит, чтобы доказывать ему, человеку, которому она подарила себя, свою преданность и истинные чувства.
