– Я не могу больше передвигаться верхом, – простонала Каролина и, остановив лошадь, спустилась наземь. – Сиди в седле, Палома, я пройдусь.
Она взяла кобылу под узду и отправилась дальше пешком, дабы отчасти размять уставшее в дороге тело.
– Ох, синьора, право, мне неловко, что госпожа идет, а я восседаю в седле, словно на троне.
– Палома, – устало и раздраженно протянула Каролина, – молю тебя не вступать со мной в спор! Едва ли ты сможешь идти в ногу со мной! Сиди, как велено!
Каролину выводили из себя мысли о еде, но, к сожалению, ни о чем другом думать она сейчас не могла. Ей чудилось, что в жизни она не испытывала более сильного чувства голода. А попадающиеся под ногами грибы лишь разыгрывали еще больший аппетит.
– Даже не думайте об этом! – строго велела Палома. – Первое: ни я, ни вы ничего не смыслим в этом. Второе: в это время осени большая часть из них превратилась в труху или наверняка покрылась червями.
На протяжении всего пути женщинам то и дело приходилось останавливаться: долгий путь и неудобство езды верхом требовали частого отдыха. Покинув лесополосу, Каролина направила кобылу в южном направлении. Выбрав этот путь, она прикинул а, что их дорога простирается в направлении к Адриатическому морю предположительно параллельно Венецианской лагуне. И ей всем сердцем хотелось отправиться как можно дальше от этих мест, дабы оказаться в недосягаемости от жестокого с упруга.
С отвращением прогнав из собственной головы Адриано, Каролина направила свои мысли в сторону Флоренции, в которой мечтала оказаться более всего. Однако он не покидал ее! Коварный сенатор, причинивший ей столько боли и страданий, на дежно занял алтарь ее сердца. С горечью Каролина призналась себе: Фоскарини так и не удалось осознать ошибки своих обвинений, и, стало быть, их брак после ее побега будет скоропостижно расторгнут, а ей придется начинать жить заново. Но сумеет ли она теперь верить в любовь?
Спустя некоторое время они вышли к долгожданному мосту. Это придало синьоре Фоскарини немного сил, и, оказавшись на противоположном берегу, она нетерпеливо пришпорила кобылу, направляя ее на юго-запад, где, по ее воспомина ниям, на карте Адриано, висящей в его кабинете, должны располагаться Верона или Виченцо. Разумеется, она понимала, что может глубоко ошибаться в своих предположениях, – не знакомая местность могла крайне запутать ее в выборе направления. Однако Каролина старалась в уме чертить карту их передвижений: от самой Венеции к монастырю, и от монастыря к юго-западной границе. Где-то по пути им надобно выровняться на юг, чтобы скорее достичь Флоренции, к которой приблизительно несколько дней пути. Но вдвоем на одной лошади и при движении только в светлое время суток их путешествие могло растянуться на срок более недели. Каролина уверяла себя, что денег на дорогу им хватит, только вот опасности, которые могли встретиться на пути, весьма настораживали ее.
Какое-то время отдохнув на земле, они с энтузиазмом, покрывающим их усталость, продолжили свой утомительный путь. Следующую половину дня измученные женщины брели в надежде увидеть среди пустующих полей хотя бы какое-нибудь одинокое поселение. Весь этот путь Палома провела в мольбах о том, чтобы Бог смилостивился над ними и привел в какое-нибудь предместье или крестьянскую деревню. Но чем дольше они плелись на уставшей лошади, отдаляясь от монастыря и Венеции, тем меньше у обеих оставалось надежды на то, что Господь все еще покровительствует им.
Одно утешало – дорога на юг оказалась более людной, нежели от монастыря к мосту. Но никто из нескольких встречных телег не желал останавливаться на знаки двух женщин, словно люди избегали общения друг с другом.
Лишь вечером Палому и Каролину, наконец, обрадовал живописный вид: маленькое селение с крестьянскими домами, расположенными на перевале возвышенных окрестностей. Деревушка утопала в вечерних сумерках, поспешно сгустившихся над нею сиреневым туманом. В середине виднелись мелькающие огоньки зажженных свечей.
Сердце синьоры Каролины ликовало: невероятная усталость, сковавшая ее тело, слегка отступила под озарением надежды на спокойную ночь. Однако момент радости стал мимолетным, и синьора попыталась удержаться из последних сил, чтобы не выпасть из седла, словно обмякший полупустой мешок. Коварный голод не позволял собраться с мыслями.
Палома сдерживала эмоции в себе: ее значительнее беспокоило состояние госпожи, чем собственное, и она также лелеяла веру, что у них вскоре появится возможность отдохнуть. Длительная и утомительная дорога довела обеих женщин до изнеможения.
– Чудесно, синьора! – ободряющим голосом произнесла Палома. – Сейчас мы постучимся к кому-нибудь в двери и попросимся переночевать хотя бы на досках в каком-нибудь амбаре. Лишь бы под крышей над головой и в безопасности.
– С чего им пускать нас? – с грустью спросила Каролина. – Далеко не каждый простолюдин примет путников к себе под крышу.
Палома понимала пессимизм Каролины: та слишком устала, чтобы создавать вид сильной особы. Причем усталость ее не сегодняшняя: бессилие стало следствием многих событий за последний месяц. Так или иначе, кормилица намеревалась выгрызать ночлег с крышей над головой, чтобы ее госпожа могла собраться с силами.
Приблизившись к селению, Каролина с надеждой смотрела на тусклые огоньки, горящие в весьма скромных жилищах. Этим беднякам вряд ли приглянется идея впустить к себе незнакомых женщин. Ведь ей прекрасно известно, каково живется крестьянам, и ей не нравилась идея клянчить у них ночлег. Но разве имеется иной выход?
Осознав отчаянность своей ситуации, она решилась: у нее хватит смелости попытать милосердия и у людей, которые сами в нем нуждаются. Ибо от ее действий в данный момент будет зависеть их дальнейший путь. Поэтому, приблизившись к первому попавшемуся дому, Каролина решила немедля действовать. Ее тело ломили пронизывающие от усталости боли, и в какой-то миг девушку изумило осознание, что ее гордость сокрушена испытаниями: синьора не отказалась бы сейчас даже от монастырского ложа.
– Палома, стой здесь. Я сама попытаю счастья…
– Но, синьора… позвольте мне… – неуклюже спрыгнув с лошади, Палома бросилась за госпожой.
Не ответив ни слова, Каролина направилась к дому. Она едва перебирала ногами в попытках добраться к двери, путаясь в запыленных и изорванных юбках. Поспешно передвигаясь по двору, она даже не желала осматриваться вокруг. Все, о чем Каролина думала сию минуту, – это о ложке супа и тепле, в котором она сможет обогреться и уснуть.
Приблизившись к двери, она внезапно вспомнила об обручальном перстне, который все это время не осмеливалась снять с пальца. Повертев его в руках, синьора с сожалением спрятала его в вельветовый кошелек, ставший добычей сестры Елизаветы, и постучалась в дверь.
– Кого это притащило в такой поздний вечер? – послышался возмущенный мужской бас, и дверь со скрипом распахнулась.
На пороге сперва показалась рука с лампадой, и тут же в лучи ее света попало лицо мужчины, обросшее бородой, и изумленно вглядывающееся в темноту. Он осветил женщин, будто пронизывающих его насквозь своим пытливым взглядом.
