Освещенная солнцем черепица крыш блестела от влаги, оставленной сходящим туманом. По узкому каналу, соединяющему собой две линии противоположных друг другу домов, под управлением двух молодых людей медленно шла гондола, груженная мешками и коробками. Канал казался совсем непродолжительным и по пути на восток скрывался за поворотом между зданиями. Две дамы, одетые в довольно скромные одежды, поспешно перебирали ногами по ступеням небольшого моста, являющегося связующим звеном между двумя маленькими площадями и живописно украшенного живыми цветами, вьюном покрывающими деревянную балюстраду.
Архитектура дивных мест сочетала в себе много готических элементов, дома выполнялись как в горизонтальной, так и в вертикальной проекции. Поразительно, но и социальный уровень строений казался совершенно недопустимым в их близости по отношению друг к другу: напротив стоящий палаццо с богатой отделкой с обеих сторон был окружен домами обычных горожан. Однако их разделяли между собой узкие каналы.
Прекрасный стиль сочетался в этих дивных зданиях: высокие стрельчатые окна готического происхождения, высокие мраморные колонны, украшающие фасады, искусная лепка, украшающая строения, – все это создавало некий особенный стиль архитектуры, неведомый прежде Каролине Диакометти. Однако ее трепещущий восторг готов был вспорхнуть над этим живописным местом. Великолепие представшей перед ее взором картины вызвало у девушки множество сменяющих друг друга предположений, в один миг пронесшихся в ее голове.
Вошедшая Розалия пронзительно воскликнула и закрыла рот, с изумлением глядя на синьорину, помня о строгом указе отца не позволять больной подниматься с ее ложа.
– Нет, синьорина, вам нельзя вставать! – воскликнула Роза и бросилась к Каролине.
Но взгляд той замер в изумлении, а девушка стояла, не шелохнувшись.
– Что это?.. – только и вымолвила она.
Розалия готовилась к потоку вопросов от гостьи, поэтому тут же с нескрываемой гордостью ответила ей:
– Это Венеция, синьорина!
Каролина лишь обернулась и с удивлением посмотрела на девушку, которая все это время ее обхаживала. Она даже не знала ее имени.
– Как я здесь очутилась?
Девушка подошла к Каролине, взяла ее под руку и помог ла пройти к кровати, отвечая на вопрос гостьи:
– Мне известны весьма скудные сведения о вашей участи, синьорина. Отец сказал, что с вами произошел несчастный случай, и сенатор Фоскарини привез вас из Флоренции в Венецианскую лагуну, чтобы выходить вас. Вы были очень тяжелы… Но, слава Отцу Небесному, самое тяжелое позади!
Каролина не могла уяснить: к чему тут Флоренция? Каким образом ее могли привезти именно оттуда? Как она могла там оказаться? Поток мыслей атаковал ее обессиленную голову, которую тут же сразил очередной приступ боли.
– Вам дурно? – спохватилась Роза и поднесла Каролине стакан воды.
Та отпила немного, но поняла, что усталость все же не покидает ее, и обессиленно прилегла на кровать.
– Ох, синьорина… Вам нужно отдыхать, двигаться еще нельзя, – с несмелой строгостью промолвила Розалия. – Немного позднее подойдет лекарь Армази и осмотрит вас.
– Когда я смогу увидеть его? – спросила Каролина, невероятно жаждущая встречи с сенатором.
– Прошу прощения…
– Этого благородного человека, который привез меня сюда?
– Вашего родственника Адриано? – с улыбкой спросила Роза и привела тем самым Каролину в полное недоумение. – Он в скором времени приедет за вами, чтобы переместить в свой дворец. Необычайно доброй души человек, – отметила тихо Роза.
Поразительно, эта девушка говорит о каком-то Адриано с такой уверенностью, будто он знаком с Каролиной. Однако ей не припомнается такое имя в окружении их семьи.
Острая боль в плече отвлекла синьорину от раздумий. Обнаружив, что рана начала кровоточить, Розалия тут же сняла повязку и приложила лекарство, сделанное руками отца.
– Сами посудите, синьорина, вам нельзя подниматься! Одно резкое движение – и рана открывается. Не переживайте вы так. На днях приедет сенатор Фоскарини. Он сможет вам поведать все, что произошло. Вам нужно отдыхать.
– Ты нарочно перестал направлять ко мне гонца? – рассерженно промолвил Адриано, прибывший через три дня в дом лекаря, чтобы осведомиться о состоянии синьорины.
Седые брови старика недовольно сдвинулись.
– А ты полагал, что я буду идти на поводу у твоего бездушия? – строго промолвил он.
Порой Адриано чувствовал себя рядом с Витторио провинившимся перед строгим отцом мальчишкой. И за это он его от всего сердца уважал, – ему не хватало отцовских наставлений, порой крайне так необходимых любому взрослому человеку.
– Витторио, как она?
– Весьма измучена болезнью, – произнес тот и отвернулся, продолжая заниматься своими делами. – Но идет на поправку.
Он заметил легкую радостную улыбку, скользнувшую по губам сенатора.
– Адриано, она требует тебя. Набирается сил и все больше требует беседы с тобой, недоумевая, почему ты так долго отсутствуешь. Мы все уклоняемся от ответов, но ее пытливый разум требует объяснений, и тебе уж как-нибудь надлежит поведать ей хотя бы что-то.
– Понимаю, Витторио. Я готовился к встрече с ней и уже готов пообщаться.
– Ты меня необычайно обрадовал, Адриано, что наконец-то готов к такому сложному делу, – иронично, но в то же время резко промолвил Армази. В его голосе звучало недовольство, и лекарь одарил «сына» рассерженным взглядом. – Нам нетрудно помочь тебе, Адриано, в том, чтобы поставить Каролину на ноги. К тому же это моя обязанность – лечить людей. Но я не могу отвечать за то, что должен сделать ты. Ты взял на себя ответственность за эту девушку и просто обязан это осознать. Успокой ее любыми способами: ее волнение сказывается на выздоровлении.
Адриано невероятно раздражало, когда его отчитывали, и лишь недовольно вздохнул. Но он прекрасно понимал, что Витторио прав.
– Мне известно не менее, чем тебе, что я затянул с этим, Витторио. Просто в какой-то момент я впал в замешательство: я не имел представления, как будет лучше мне поступить…
– И именно с этим замешательством ты и направился к своей любимице Маргарите? – с насмешкой спросил Витторио и заметил изумление в глазах Адриано. – Да, мне известно, что ты был у этой куртизанки! В то время, пока девушка, к которой ты якобы питаешь глубокие чувства, сходит с ума в неведении и не может прийти в себя от болезни… Что же, дорогой друг, очень благородный жест…
Последние слова Армази произнес с яростью и отошел от Адриано, словно от ходячей чумы. Как это ни странно, но Фоскарини впервые ощутил некую совестливость за свои посещения ложа куртизанки, и лишь растерянно присел в кресло.
– Ты заставил меня почувствовать себя ничтожеством, – с удивлением и одновременным недовольством произнес он.
