– Поразительное стечение обстоятельств, – пролепетала Каролина и прилегла на подушки. – Я, и впрямь, устала… позовите лекаря Армази…
– Ну и как ты хочешь, чтобы я сказал ей правду? – Адриано посмотрел на Витторио испепеляющим взглядом. – Я лишь «размыл» действительность, даже не ставя ее в известность о печальных событиях, на самом деле имевших место быть, как она едва не потеряла сознание…
– Вынужден согласиться, Адриано, что тут ты прав, – согласился Витторио, вымывая руки. – Говорить ей что-либо еще рано – она очень слаба.
– Витторио, когда я могу ее забрать к себе во дворец? – спросил Адриано, задумчиво и бесцельно глядя в окно.
– Завтра ночью. Хочу еще сутки понаблюдать за ней, – ответил Витторио. – Я дам рекомендации Урсуле, как за ней ухаживать. В твоем палаццо ей будет куда лучше. В моем доме нет условий, достойных дамы такого уровня.
Адриано ценил честность лекаря, но сейчас он не желал слышать от него подобные вещи.
– Витторио, у вас замечательный дом, который благоухает чистотой. Причем, оно чисто не только визуально, но и духовно. Я и так обременил всех вас, оставляя Каролину здесь…
– Ох, Адриано, ты глупец, если думаешь, что моей семье тяжело помочь тебе, – Витторио по-дружески обнял Фоскарини. – К тому же она – прелестный человек. Это заметили все мы. Ты перевезешь ее к себе, а что дальше? Тебе ведь скоро отбывать в Рим…
– Это так: я отправляюсь туда по делам республики. Но через пару недель я рассчитываю вернуться в Венецию. За это врем я мне уже что-нибудь станет известно о последствиях событий в Генуе.
Пока Адриано пребывал в Риме, решая политические вопросы республики, Каролина находилась в его палаццо и постепенно набиралась сил. В последний раз ей довелось наслаждаться присутствием Адриано лишь в ту ночь, когда он перевозил ее из дома Витторио в свои владения.
Тогда, к великому разочарованию синьорины, их общение с сенатором оказалось весьма кратковременным. На том сказалась ее слабость, лишившая ее непринужденного общения. И по неведомой для Каролины причине она боялась обронить неуместные фразы, а потому предпочла сторониться общения с ним. А он, в свою очередь, лишь временами беспокоился о ее самочувствии и тихо говорил с Витторио о посторонних делах.
В памяти синьорины остался тот прекрасный момент, когда она впервые проснулась в теплой уютной постели, устланной мягкими перинами и необычайно нежным бельем.
Золотисто-бежевые тона комнаты, сверкающие во власти солнечных лучей, слегка ослепили ее, и Каролина изредка закрывала глаза, позволяя им привыкнуть к яркому свету, который пропускали в комнату три высоких окна. Напротив высокой кровати, завешанной светлым балдахином, стоял красивый большой комод, на котором находилась высокая фарфоровая ваза, исписанная неведомыми для Каролины символами. В вазе благоухали свежие розы белого цвета.
Над комодом висел портрет в коричневом обрамлении, где в нежно-розовых тонах изображалась довольно красивая молодая женщина с задумчивым ласковым взглядом.
Сладко потянувшись, Каролина вновь осмотрела отведенные ей сенатором покои и отметила про себя тонкий вкус хозяина дома, который гармонично играл в сочетании светло-коричневых оттенков с округлыми формами всех предметов интерьера. Причем, каждая, даже самая незначительная мелочь в комнате казалась не лишней, а дополняющей обстановку.
Каролина безмерно благодарила Витторио за его радушие и гостеприимность, но здешний изысканный интерьер необычайно влиял на ее настроение. Именно поэтому ее радовал переезд в палаццо Фоскарини.
В имении сенатора до сих пор ей приходилось сталкиваться лишь с управляющим Бернардо и горничной Урсулой, относившимся к синьорине с большим почтением. Ни одна прихоть ее милости не оставалась без внимания, хотя никто из челяди не мог себе объяснить появление этой дивной синьорины в сенаторском палаццо. Однако даже напыщенное гостеприимство и радушие, игравшие на лицах прислуги, убедили Каролину в том, что Фоскарини беспокоится о ее комфорте, а значит, опасаться ложности его намерений ей не стоит.
Она восхищалась благородством и мудростью доктора Армази, поэтому всегда с нетерпением ждала его прибытия, дабы приятно пообщаться с ним за чашечкой чая. Этот милый мужчина до того казался ей поразительно интересной личностью, что она чувствовала в нем что-то родственное с ее дядюшкой из Франции, двоюродным братом матери, с которым, впрочем, ей приходилось видеться всего несколько раз.
В палаццо сенатора никто из знатных господ не появлялся в его отсутствие, поэтому Каролине приходилось довольствоваться общением лишь с прислугой и семьей Армази. Надо отметить, что до своего отъезда сенатор оставил ей письмо, извещавшее синьорину о некоторых условностях.
Во-первых, сенатор рекомендовал ей представляться синьориной Каролиной Диакометти до тех пор, пока он не получит сведений о судьбе герцога. Во избежание распространения информации о довольно известном в Генуи имени и для сохранения ее персоны в безопасности, она согласилась с просьбой сенатора и последовала ей. Во-вторых, сенатор просил называться не иначе, как его кузиной из Флоренции. Это было ясно, – надо же как-то изъясняться по поводу ее пребывания в его владениях. И, в-третьих, сенатор строго-настрого рекомендовал ей и поручил это под контроль Бернардо покидать его палаццо исключительно в сопровождении одного из четырех стражников, контролирующих его имение.
Все же… ее не переставали удивлять казавшиеся странными предположения о сотрудничестве отца-герцога с венецианцами. Она не раз обдумывала слова Адриано и улавливала в этой истории какие-то неувязки. Дивное совпадение: его корабль оказался у генуэзских берегов в такой подходящий момент. Отец передал ее в руки крестьянина-Маттео… Она ясно помнит их весьма импульсивный спор в разгар битвы. Хотя об этом сенатор может и не знать наверняка. А Маттео отдал ее венецианцу… Так просто он не мог этого сделать! И потом, куда делся сам крестьянин? Самое ужасное, что ответы на эти вопросы ей доведется услышать не менее чем через неделю.
Одно Каролина понимала наверняка: сенатор Фоскарини желает добра. Ей ничего не запрещается, с нее ничего не требуют, ее не держат взаперти, хотя выходить на улицу Витторио еще не позволял только по той причине, что она еще не окрепла.
И все же без движения синьорина не представляла себе жизни и, как только смогла самостоятельно подниматься, очень скоро изучила каждую комнату дворца. Обустройство палаццо и гармоничное сочетание цветов мебели синьорину слегка удивили – для мужчины весьма похвально иметь тонкий вкус к обустройству своего интерьера. Все имело свое место, свое назначение. Ничего лишнего, и даже картины на стенах и расписанная фреска, как рассказывала Урсула, для Адриано имели какое-то особенное значение.
Горизонтальная проекция палаццо Фоскарини, к удивлению Каролины, предусматривала просторные коридоры, словно лабиринт, выводящие к другим комнатам. К примеру, покои сенатора, как стало известно гостье, располагались на одном этаже с ее комнатой, через два коридора в самом торце палаццо. Причем, как она вычислила, его окна выходили, вероятнее всего, на задний двор, омывающийся тихим канальчиком.
