Он посмотрел на нее прищуренными карими глазами и вздохнул с каким-то сожалением.
– Я хотел бы поведать вам обо всех произошедших событиях, которые связывают нас с вами, синьорина, – начал он. – Но последний момент, когда вы имели неосторожность проявить агрессию в мою сторону, вынуждает меня к осторожности рядом с вами. Именно поэтому, хотите вы этого или нет, я смогу вам поведать не все…
– Снова, сенатор, – разочарованно произнесла Каролина. – Мы снова возвращаемся к бессмысленной беседе. Зачем ее вообще начинать?
Адриано лишь одарил ее взглядом, в котором таились властность и сожаление.
– Скажи я вам истинную правду, меня незамедлительно возьмут под стражу! Ибо мои действия тогда разнились с моими обязанностями…
– Неужто ваши деяния столь противозаконны? – резко отрезала она.
– Для моей республики – да, но перед вами моя совесть чиста, – ответил спокойно он.
Каролина растерялась.
– Даже не знаю, что и думать…
– Мне понятно, синьорина, ваше стремление знать все, что открыло бы перед вами все карты, – продолжал Адриано. – Но порой нам лучше играть вслепую…
– Извольте, сенатор, – она отрицательно закачала головой, – но я слишком часто в последнее время сталкивалась с предательством. Поэтому прошу вас… – в ее глазах вместе с игрой пламени свечей отражалась мольба… – заклинаю вас быть откровенным в нашем общении.
Адриано прекрасно понимал, что ее излишняя импульсивность может сыграть с ним злую шутку. Но если посмотреть на это все ее глазами… признаться, она ведь имеет право знать правду. Тем более в этой истории он сыграл отнюдь не последнюю роль. Еще и этот несносный старик Витторио все время твердит о доверии, на котором у них есть шанс построить общение.
– Хорошо, синьорина. Я постараюсь быть крайне честным, но с одним условием, – он с требовательностью посмотрел в ее глаза, – вы должны пообещать мне, что все сказанное мной останется строго между нами, ибо любой, кто проболтается, будет обвинен в предательстве против республики и…
– …Закончит свою жизнь на виселице, – закончила фразу Каролина.
– Верно, – произнес Адриано и как-то горько улыбнулся. – Вы усвоили урок. Итак, синьорина Диакометти… вы являетесь наследницей огромного поместья и земель в Генуе…
– На которые, очевидно, вы и претендуете? – с лукавой ноткой предположила она, бесцеремонно прервав речь Адриано.
Он посмотрел на нее с той улыбкой, которой смотрят родители на шкодливого ребенка.
– Прошу прощения за беспардонное замечание, но в данный момент вы узко мыслите, синьорина, – спокойно, но строго произнес он. – Мои владения имеют масштабы более чем достаточные для моего имени. А ежели вы желаете услышать от меня правду, то не смейте меня перебивать!
Строгость в его голосе заставила ее кротко склонить голову.
– Простите, сенатор.
– Так вот… Заверяю вас, синьорина, никого из венецианцев ваши земли не интересуют, хотя предложения ими овладеть действительно поступали.
Каролина посмотрела на него с некоторой тревогой. Сенатор снизил голос до полушепота, чтобы их никто не услышал, хотя он прекрасно понимал, что слуги спали в своих комнатах под самой крышей его палаццо.
– И эти предложения поступали от нашего общего знакомого… – с этими словами Адриано недовольно скривился: – Луко Брандини…
Глаза синьорины изобразили удивление и страх.
– Я понимаю ваше замешательство, но это действительно так. Луко Брандини предложил Венеции заговор против Генуи, в котором мы должны были поддержать оружием и припасами армию мятежников. Но я отказался от этой затеи, поскольку интересы моей державы оказались последними в череде притязаний миланцев…
Этот момент был самым тяжелым, и Адриано ожидал от Каролины бурной реакции. Но она покорно молчала, лишь глазами выдавая свое изумление.
– Луко, как и всей аристократии Милана, необходимы были генуэзские земли для того, чтобы установить в республике свое политическое господство.
Каролина сглотнула подошедший к горлу ком, ком разочарования и обиды.
– Поэтому он предложил мне уничтожить семью да Верона…
Она со страхом закрыла глаза, чувствуя, как душу распирает желание разреветься.
– При вашей гибели и смерти ваших родителей единственной наследницей осталась бы ваша сестра, чему сейчас она наверняка несказанно рада. А тем, что принадлежит супруге, сами понимаете, распоряжается муж.
– И что же ответили вы? – едва слышно спросила Каролина.
– Я ответил, что Венеция не будет участвовать в этой грязной игре, – с гордостью ответил Адриано.
– Но тогда у меня к вам только один вопрос: каким образом ваши корабли оказались у берегов Генуи?
– Мне прислал письмо ваш так называемый друг Маттео с ложными сведениями, – Адриано снова перекручивал действительность, но не мог остановиться, ибо понимал, что к этой правде она совершенно не готова… – Мы встречались с ним ранее. В вечер мятежа мы с ним столкнулись на берегу моря, у него на руках были вы в бессознательном состоянии. При этом он буквально настаивал, чтобы я помог вам обоим сбежать…
– Но отчего же тогда его нет со мной? – спросила ошеломленно она.
– Об этом вы можете спросить только у него, если, разумеется, он еще пребывает в этом мире! Хочу отметить, что юноша оказался весьма храбрым и предпочел остаться погибать со своей армией, чем трусливо спасаться в побеге.
– Палома сказала, что он все-таки бежал…
– Это лучший для него выход.
– И все же, сенатор… Неужто вы спасли мне жизнь, рискуя собственной репутацией и чином? – с нескрываемым удивлением спросила она.
Он молчал, но в его безмолвии она словно услышала утвердительный ответ.
– Почему же вы делаете это все для меня? – в ее голосе слышался едва сдерживаемый крик изумления.
Решив, что на сегодня довольно, Адриано поднялся, взял в руки подсвечник и на прощанье произнес:
– Существуют вещи, которые не поддаются объяснению.
– Но не в вашей жизни, сенатор, – тихо произнесла она, словно обращалась к столу и, немного погодя взяв свою свечу, направилась в свою комнату.
Как всегда, умные мысли теребили ее лишь глубокой ночью, назойливо мешая ей уснуть. Каролине вспоминались все события, предшествующие ее прибытию в Венецию. Нередко перед ней вставал образ строгого Лоренцо и его взгляд: такой беспощадный и сожалеющий, который он бросил ей на прощанье в мгновенье их последней встречи. Порой она себе задавала вопрос: какие чувства возникают у нее при воспоминании о жестком герцоге? Некоторое ощущение сострадания, сожаления от невозможности помочь и вернуть все на свои места. Смогла ли она быть другой, вернувшись на несколько лет назад, зная о том, что их ждет в будущем? Вряд ли! Ее крутому нраву не свойственно подчинение, и строгость отца тому не исключение.
