Всплывали в памяти слова матушки, которыми она часто утешала дочь. Порой Каролина словно ощущала присутствие ее теплоты, мудрости, любви и великодушия. В такие моменты ее сердце трепетало, желая ощутить прикосновения и материнскую ласку Патрисии. Но теперь это невозможно! От этих мыслей Каролина заходилась тихим и безмолвным плачем. Но она быстро успокаивала себя, твердя себе мысль, что все в этой жизни происходит по воле Божьей и уже ничего невозможно изменить.
Попытавшись успокоиться, она отогнала от себя воспоминанья о родителях, не желая вновь впадать в депрессию и тоску по дому. Но вопреки своим попыткам успокоиться, у нее возникли мысли о предательстве Луко Брандини. Можно ли верить сенатору? А разве он до сих пор не доказал ей свою преданность? Вот во что ей точно не стоит слепо верить, так это в благоразумие родной сестры.
Каролине вспомнилась их последняя встреча с Изольдой, когда да Верона отправились в Милан на бал-маскарад. Синьора Брандини была до тошноты обходительна со своими родственниками. И такой она не была никогда ни с кем – ни с отцом, сходство с которым поражало всех знакомых семьи, ни с матушкой, которая прощала дочери ее нежелание быть мягкой и любящей… Да, тогда, на балу, ни у кого не закрадывалась даже тень предположений, что все гостеприимство и дружелюбность миланцев – всего лишь фарс, который они разыгрывали для того, чтобы одержать победу над своими врагами, пригревшими их на своей груди, словно ядовитых гадов. И когда Каролина вспоминала каждый момент их пребывания в доме Брандини, ей с омерзением приходилось убеждаться в истинности слов Адриано.
Воспоминания о карнавале нарисовали перед ее глазами облик мужчины, так восхищающего ее сердце. Она томно вздохнула и вновь окунулась в переживания тех сладких моментов, когда они касались друг друга и смотрели в глаза, отдавая волю своим чувствам и такому искушающему желанию утонуть в бездне желаний… Пылкий взор ее кавалера буквально пронизывал ее, будто она вернулась в тот вечер всем своим существом…
«Иллюзия», – словно эхо произносили ее мысли. Что-то еще говорилось недавно об этом… И тут Каролине вспомнился Витторио с его рассказом об иллюзиях и видениях. Дескать, отрицание разумом очевидных образов и событий не говорит о том, что их не существует в реальности. Ну что же он имел тогда в виду? Действительность и видения…
Как-то сама по себе в ее разуме увязалась цепочка фактов, связывающая ее фантазии и эти слова с тем самым кавалером. Каролина резко поднялась с кровати. Озаренная догадками, она готова была броситься к Адриано Фоскарини в опочивальню, дабы засыпать его расспросами. Но нет… Она тут же прилегла… Не стоит попусту тратить время… Нужно искать доказательства.
– Синьорина, вы нескромно долго нежитесь в постели, – строго промолвила Палома, распахивая портьеры на ее окнах. – Так не положено аристократке – вам надобно раньше вставать, чтобы иметь свежий цвет лица.
Каролина сладко зевнула и умылась из кадки, принесенной кормилицей.
– Палома, передай слугам, чтобы ставили приборы в столовой и на меня. Я с удовольствием позавтракаю с сенатором.
Кормилица лишь усмехнулась.
– Синьорина, о чем вы говорите? Господин уехал два часа назад в сенат. Ему некогда ждать, пока ваша светлость отоспится…
Глаза Каролины загорелись озорным блеском, словно два топаза, играющих в солнечных лучах.
– Сенатор покинул дворец? – радостно спросила она.
– Ох, синьорина, негоже вам так радоваться его отсутствию. Не такой уж он и скверный человек, – поучительным тоном произнесла кормилица, но не успела опомниться, как синьорина стояла уже в симаре и, схватив ее за руку, тащила к дверям.
– Ты мне должна помочь, дорогая, – произнесла решительно Каролина.
– Знали бы вы, как мне противны подобные выходки с вашей стороны, синьорина! – недовольно шептала Палома, пока они шли по длинной коридору, устланному коврами. – Как правило, они влекут за собой неприятности!
Коридор упирался в дубовую дверь, которая могуществом своих размеров и тщательной резкой подтверждала, что она является входом в обитель самого хозяина этих владений. Каролина остановилась.
– Я буду находиться за этой дверью, а ты стой здесь, делая вид, что занимаешься уборкой. И вдруг кто-то захочет сюда пройти, останови любыми путями или дай мне знать. Будь-то крик или падающие предметы – мне все равно.
– Что вы задумали, синьорина Каролина? – сердито спросила Палома.
– Палома, выполняй то, что я тебе поручила, – спокойно, но строго ответила та, и кормилица заметила, насколько ее хозяйка изменилась в своем поведении.
– Как изволите, – ответила Палома и подошла к подсвечнику, стоявшему на высоком поставце, делая вид, что вытирает с него пыль.
Каролина открыла тяжелую дубовую дверь, и перед ней открылись просторные покои сенатора, пестрящие роскошью и элегантностью византийского стиля. Комната была по меньшей мере в два раза больше той опочивальни, в которой располагалась синьорина. Ложе сенатора также значительно превосходило по размерам и возвышалось на постаменте. Сверху, с четырех деревянных столбиков, расположенных по углам кровати, свисал балдахин золотистого цвета с зелеными листьями акации, вышитыми на легкой ткани. Он гармонировал занавескам на окнах, выходивших в сад.
Над огромным камином напротив кровати висел портрет сенатора, облаченного в военный мундир. Синьорина отметила талант маэстро, выполняющего картину, – он смог изобразить сенатора в полный рост, точно передавая все его достоинства. Причем невероятное сходство изображения с действительностью изумляло.
Недалеко от камина стояло большое кресло с рельефными вырезами на спинке и подлокотниках, а у окна – круглый столик из венецианского стекла с цветами и фруктами на нем.
Выразив внутренний восторг покоями сенатора, походившими в воображении Каролины на комнату лишь великих правителей, синьорина подхватила юбки и бросилась к одежному шкафу. Ей твердо верилось, что она сможет найти там то, что станет подсказкой для ее подозрений, а быть может, и откроет ей глаза на обстоятельства.
Распахнув дверцу шкафа, она изумилась тому выбору одежды, который имел в своем гардеробе Адриано. Не каждый мужчина отдает дань моде, а ее отец, который слыл при жизни не только консервативными взглядами, но и скупостью, никогда не воображал перед другими патрициями изысканностью своих одежд. Но вот гардероб Адриано Фоскарини свидетельствовал о неизменном желании своего хозяина подчеркивать своими нарядами свою статность, благородство и мужественность.
Аккуратно, чтобы не поменять порядок вещей в шкафу, Каролина перебрала одежду на полках. Нечто подсказывало ей внутри, что она близка к находке, которая станет для нее весьма полезной. Именно поэтому синьорина не желала останавливаться в своих поисках.
Ее взгляд скользнул на касса-панку, стоявшую справа от шкафа… Каролина бросилась к ней и откинула подъемное сиденье, украшенное рельефной резьбой. Ее догадки оправдали себя: очевидно, именно здесь сенатор хранил особенные вещи. Сразу же ей в глаза бросились до боли знакомые бархатный дублет и плащ черного цвета.
