Горелый почесал обезображенную щеку и промолчал.
Прибрежная вода кипела от обилия блестящих, загорелых тел. По-настоящему плавали только двое или трое, остальные брызгались, кувыркались, ныряли с мостков или боролись, желая поразить девушек своей ловкостью и силой. На песке валялось несколько опустошенных пластиковых баклажек. Водочкой пока не баловались, сберегая ее для пиршества.
Ну и зря.
— Поехали, — приказал Мамай в мобильник.
Бойцы, ожидавшие приказа за прибрежными зарослями, начали стягиваться к пляжу, беря его в полукольцо. Оружия, даже холодного, ни у кого не было: по задумке главаря, это должна была быть рукопашная. Удары и блоки лучше всего отрабатывать в настоящей драке, а не в спортивных залах. Тут сразу видно, кто чего стоит.
Все восемь бойцов, которые уже выходили на песчаную арену, знали, что за ними наблюдают, их оценивают, поэтому были предельно собранными. Им предстояло сокрушить воинство, состоящее из двух десятков парней, которыми будет руководить стадный инстинкт, усиленный алкогольными парами. Гремучая смесь. Даже последний сопляк не захочет ударить лицом в грязь на глазах дружков. Плюс к этому кто-то мог иметь при себе ножичек, кастет, а то и какой-нибудь самодельный пугач.
На это, кстати, и рассчитывал Мамай. Если, не приведи господь, потом придется отмазываться перед полицией, то удобнее всего представить заваруху как вынужденную самооборону. Пьяные хулиганы с ножами напали толпой на мирных спортсменов, приехавших поплавать в озере. Те были вынуждены защищаться. Такое прокатит.
При виде оравы незнакомых взрослых парней собравшиеся на пляже притихли и побросали дела и забавы. От пришельцев исходила волна агрессии. Тут еще, как нарочно, на солнце наползло облако, погрузив мир в тень, скрадывающую яркость летних красок. Озеро потемнело, песок из желтого превратился в серый, лишь сочная зелень осталась прежней, но уже не радующей взор. Только музыка звучала на оптимистичной ноте, предлагая присутствующим пуститься в пляс.
Желающих не нашлось.
Мамай, закуривший сигарету, наблюдал, как местная шпана помаленьку группируется в центре, тогда как девушки отступают назад, предоставляя кавалерам свободу действий. В воде оставалось только двое парней, самого робкого десятка. Им явно не хотелось выбираться на берег, где затевалось что-то нехорошее.
Но не все были такими нерешительными.
Крашеный блондин, бросив заготавливать топливо для костра, выступил вперед — то ли с вопросами, то ли предлагая вновь прибывшим поискать себе другое место. Ему и остальным было сказано, чтобы проваливали из частных владений. Блондин не послушал, стал возникать. Тогда Самоха, отличавшийся горячим нравом, не вступая в дальнейшие дискуссии, зарядил ему пяткой в грудь, крутнулся волчком и повторил удар второй ногой. Блондинистого отбросило назад, как будто его за веревку дернуло.
И понеслась, да как понеслась — под мелодии и ритмы зарубежной эстрады!
Местные, как видно, имели опыт в групповых драках. Не дожидаясь атаки пришлых, они сами бросились в бой. Четверым или пятерым на левом фланге с ходу удалось повалить на землю Рудого и Зарика, которые не ожидали такого напора. Вопя и прыгая, как обезьяны, малолетки пинали лежащих, не давая им встать. Но удары босых ступней особого вреда не причиняли, а лишь разъярили Рудого и Зарика, которые отбивались и ловили нападавших за ноги.
Самоха с Шалым, Комком и Гюнтером легко прорвали цепь местных парней, сокрушили самых ближних и теперь гонялись за теми, кто рассеялся по пляжу.
С правого фланга поджимали братья Балабановы, известные под порядковыми номерами Балабан-1 и Балабан-2. Эти не просто работали кулаками, а стремились сблизиться вплотную, задавить массой и искалечить: порвать рот, ткнуть пальцем в глаз, сдавить в кулаке мошонку. Там, где они уже прошли, как танки, остались лежать и сидеть трое, надежно выведенные из строя.
Но до полной победы было еще далеко. Под истошный визг девчонок парни сбивались в кучу, монолит которой прошибить было не так-то просто. Отбиваясь, они мешали друг другу, но зато чувствовали себя единой, несокрушимой силой, что придавало им решимости.
Даже те двое, что до последнего торчали в воде, присоединились к товарищам. Оглушенных или притворяющихся таковыми было пятеро, а все остальные, превосходя числом братву вдвое, не собирались сдаваться. Командовал очень смуглый качок в желтых шортах по колено. Ему удалось не только нокаутировать Самоху, но раскровянить физиономию Балабану-2, что, в общем-то, требовало большого мастерства.
— Пошли меня, Мамай, — потребовал Горелый, уже давно уподобившийся коню, нетерпеливо роющему землю копытами. — Пацаны ухайдокались совсем с этими бандерлогами.
— Стоять! Пусть отрабатывают.
Мамай заметил, что сигарета в его пальцах давно погасла, но прикуривать новую не стал, не желая отрываться от зрелища даже на несколько секунд.
Солнце, вышедшее из-за облаков, озаряло поле боя ярким светом, позволяя видеть издали даже такие мелкие детали, как ссадины, потеки крови и порванную одежду.
Девушки, похватав сучья и ветки, пришли своим на подмогу, атаковав братву с тыла. Сами по себе они особой угрозы не представляли, но отвлекали бойцов, а те, оборачиваясь, подставлялись под удары парней. Это становилось опасным, поскольку в руках нападавших Мамай приметил клинок и сварочный прут, явно заточенный на случай вот таких разборок.
— Пошли, — скомандовал Мамай.
Не очень-то ему хотелось лично махаться с молокососами, рискуя получить перо в бок, но проигранная битва могла обойтись ему дорого. Поднимет Котов брови недоуменно, пошевелит холеными пальчиками, и конец карьеры. В безымянной могиле, без выходного пособия.
Горелый же сорвался с места так стремительно, будто видел перед собой не сельскую шпану, а старых знакомых, ополовинивших ему физиономию. Непроизвольно приноравливаясь к ритму, рвущемуся из радио, он с ходу перепрыгнул через груду сваленных в кучу велосипедов и врезался в толпу местных амазонок, расшвыривая их в стороны, как невесомые манекены.
А потом уже подключился Мамай, решивший держаться чуть позади.
Поймав ладонью девчоночью мордочку, он смял ее пальцами, грубо повернул и отбросил с дороги.
— Ай! — вскрикнула она, падая на жесткие ребра мотоцикла.
Следующая жертва была схвачена за трусы и лифчик, вскинута над головой, брошена с высоты на утоптанный песок, где ей только и оставалось хвататься за свои полопавшиеся тряпицы.
Дальше пошли противники посерьезней. Позабыв об осторожности, Мамай крушил всех, до кого успевал дотянуться со своей не слишком гибкой комплекцией. Бил, топтал, подминал. Опомнился, когда поле боя очистилось от противников, которые с позором бежали, побросав раненых, девушек и железных коней.
Выдохшиеся бойцы догонять их не рвались, позволяя торчать кучками вокруг в ожидании продолжения. Самоха вообще растянулся на песочке, безуспешно силясь вытащить из поясницы сварочный прут. Завести руку за спину никак не удавалось, он матерился, но на помощь не звал, и Мамай его хорошо понимал. Потому что однажды точно так же, молчком, выковыривал из себя пулю.
